«Битлз» врозь - [22]

На фоне неистового John Lennon/Plastic Ono Band Imagine — альбом коммерческий. В нем было по пять песен на сторону, интенсивно использовались струнные, и — никаких заморочек, разговорных вкраплений, произведений Йоко и Революций N9. Это была традиционная поп–музыка, далекая от всего, чем Леннон занимался в последние годы. Считается, что такой переворот произошел под нажимом Аллена Клейна, да и сопродюсерство Фила Спектора сыграло, якобы, свою роль. В действительности Спектор в данном случае был явно на вторых ролях, и коммерческая направленность Imagine — дело рук самого Леннона. Хотя он никогда не признавал этого, его, похоже, также как и Клейна, беспокоило падение тиражей.

В силу всех этих причин Imagine вызывал смешанные чувства. По правде говоря, сразу после выхода он вызвал жестокое разочарование, и мне лично потребовались годы, чтобы по достоинству оценить его заглавную песню, ставшую одним из высших достижений в рок–музыке. Imagine выражает политические идеалы Леннона — недостижимая утопия — лучше, чем что–либо им написанное. Это классика. Изданная в качестве сингла в США песня вошла в десятку сильнейших.

Примечательно, что, переправившись через Атлантику, Леннон быстро утратил связь со всем происходившим в Британии, где соответствующий сингл не издавался вплоть до 1975 года. Imagine, Gimme SomeTruth и Oh, Yoko, еще одна заметная запись - Jealous Guy («Ревнивый парень»), отличающаяся своей откровенностью. Песня — покаяние перед Йоко, очень трогательное (и, вполне возможно, необходимое); несомненно, что при всем благополучии союза Джона и Йоко, бывали случаи, когда Джон вел себя не лучшим образом.

И все же, несмотря на все недостатки Imagine, это был альбом высокой пробы, и только девять лет спустя записью Double Fantasy Джону удалось превзойти его. Тогда же Imagine подводил итог его работе в Англии. А в момент выхода его в; свет Джон уже погрузился в мир образов и звуков Нью–Йорка, где, как ему казалось, все делается быстро и получается здорово. В течение двух недель, начиная с девятого октября [День рождения Леннона.], в эверсоновском Музее Искусств проходила выставка работ Йоко под общим названием «This Is NotHere» — «Это не здесь» (эти же слова красовались и на дверях их дома в Титтенхерст Парке).

Леннон был в числе почетных гостей. Мероприятие порадовало его, поскольку с его женой наконец–то считались как с серьезным художником. Впрочем, вопрос о том, насколько серьезными были выставленные работы, оставался открытым. В основном это были обломки различных крушений общества потребления, поданные в новом свете. Рэй Коннолли описывает один из экспонатов: медленно таящую глыбу льда в форме буквы «Т», обозначенную в каталоге, как «Чай со льдом» [В английском языке буква 'Т» и слово '«tea» («чай») произносятся практически одинаково, и таким образом на слух название могло восприниматься и как «Замороженная Т».]. Джон предсказывал, что через несколько месяцев критики поставят Йоко в авангард нового искусства.

Накануне Рождества Джон принял участие в нескольких акциях левых сил. Во время выставки Йоко они выступили в поддержку борьбы американских индейцев за гражданские права. Позднее устроили благотворительные концерты: сначала — в театре Аполло в Нью–Йорке в знак протеста, против расстрела заключенных в тюрьме греческого штата Аттика, а затем — в Энн Арбор, Мичиган, в поддержку Джона Синклера, видного деятеля, контр–культуры, получившего абсурдно большой срок тюремного заключения за хранение незначительного количества марихуаны.

Эти действия не остались незамеченными властями США, сделавшими на их основе далеко идущие выводы. Они почувствовали, что Леннон становится инструментом в руках «новых левых». Их волновало, будет ли он привлечен к сбору средств и формированию общественного мнения для борьбы с готовившимся к переизбранию на президентский пост Ричардом Никсоном. Особенно беспокоила власти возможность массовых демонстраций в августе 1972 года во время съезда республиканской партии в Сан–Диего, наподобие тех, что за четыре года до этого имели место в Чикаго во время съезда демократов.

Впрочем, для властей не составило труда найти другой, легальный способ оказать давление на Леннона. В начале 1972 года сенатский подкомитет направил меморандум сенатору Тармонду, в котором отмечалось, насколько важным козырем является Леннон в колоде левых, какое серьезное влияние он может оказать одним своим присутствием и что его необходимо депортировать. Тармонд переправил меморандум Джону Митчеллу, руководителю кампании по переизбранию президента, вскоре ставшему ключевой фигурой уотергейтского скандала. Митчел направил его заместителю министра юстиции Ричарду Клейндинсту, который, согласившись с изложенными опасениями, спросил: «Есть ли у нас основания для его высылки?» Основания были — лондонская судимость 1968 года за хранение наркотиков.

Леннон постоянно отстаивал свою невиновность, утверждал, что дело было состряпано, а сам он признал себя виновным только затем, чтобы поскорее покончить со всей этой историей и избавить Йоко от волнений во время беременности. Когда позднее полицейский чиновник, участвовавший в том деле, был осужден по обвинению аналогичному ленноновскому (фабрикация улик), казалось, что в этой истории можно поставить точку. Однако, классифицировав это дело как уголовное, власти США упорно держались за него, и 6 марта 1972 года Леннону было отказано в продлении визы вопреки недавнему обещанию все устроить. Казалось, Леннону придется уехать. Даже прошение мэра Нью–Йорка Джона Линдсея, направленное 29 апреля, было отклонено. Однако Леннон боролся так же отчаянно, как и власти, и дело затягивалось. Он был поглощен этой борьбой на протяжении последующих четырех лет, что доставляло ему массу неудобств. Ему пришлось неоднократно являться в суд и потратить в общей сложности более полумиллиона долларов. Он хватался за любую возможность и однажды обратился к Королеве с просьбой о помиловании с тем, чтобы снять судимость. Возможно, верни он свой орден Британской империи не так скандально, Королева и откликнулась бы.