Биржевые миллионы, кто и как заработал их на российском фондовом рынке - [14]

А потом котировки акций Газпрома начали так же неуклонно падать, как только что росли. И я уже перестал быть миллионером: теперь мои акции стоили только 600 тысяч, потом 500 тысяч… 400 тысяч… 300 тысяч. И я сказал сыну: «Слушай, и сколько же мы с тобой так будем беднеть?» Подумали мы и продали все акции. На пике котировки доходили до 1,7 доллара, а продали мы их по 98 центов. И решение это созрело, когда сняли премьер-министра Черномырдина. Но не потому, что его сняли, а потому что Черномырдин в радиоэфире на вопрос корреспондента о том, правда ли, что Ельцин подписал приказ о его отставке, ответил: «Первый раз слышу». Когда премьер узнает от корреспондента о том, что его снимают, это очень сильный негативный сигнал. И я срочно продал все свои акции. После чего Газпром падал до шести центов за акцию. На 6 центах я его, увы, не купил. Когда он стал стоить шесть центов, мне позвонили наши брокеры: «Анатолий Григорьевич, вы хотели, купить на низах, так вот, мы полагаем, уже хорошая низкая цена, покупаем?» На следующий день я собрался переводить деньги, но торги открылись уже по семь центов. Я посмотрел на эту цену и передумал покупать. Я не мог позволить себе купить сегодня по семь центов товар, который собирался купить вчера по шесть центов. Конечно, это была моя ошибка. Какой-то психологический барьер возник из-за этого промедления. Так я с тех пор Газпром и не покупал. После этого акция постепенно выросла до 10 центов, потом до одного доллара, а на пике поднималась до десяти долларов…

Надо сказать откровенно: прежде чем заработать свои миллионы, я потерял кучу денег на участии во всех биржевых площадках. Ведь они разорялись. Но вместе с тем, я приобрел ценнейший опыт, благодаря которому смог выстроить Группу Компаний «АЛОР», а также структуру работы рынка FORTS, в создании которого участвовал еще двадцать лет назад. Важно было принять во внимание все риски, которым мы подвергались, когда начинала работать Московская центральная фондовая биржа, учел печальный опыт разорения Российской биржи. Все это подсказало, как надо действовать, когда мы приступили к созданию срочного рынка – площадки, которая достигла впечатляющих успехов, и где за одиннадцать лет не пострадал ни один участник. А надо понимать, что в России на тот момент отсутствовала надлежащая правовая культура. Имелась скопированная с западных стандартов торговля без стопроцентного покрытия, торговля с отсроченной до трех недель поставкой. Это не внушало людям полного доверия – трейдеры не были до конца уверены, поставят им акции или нет. И они начинали страховаться: выставлять лимиты компания на компанию. А это сразу сужало круг потребителей. Я был свидетелем нескольких скандалов, когда люди, не имея на руках ни бумаг, ни денег, совершали сделки. Рынок растет, а трейдер думает за терминалом: «Оплаты с меня не просят, акций тоже, а через три недели я как-нибудь договорюсь». И ведь договаривались! Покупали, тут же через полчаса продавали, договаривались об отсрочках, платили штрафы, но сумма гонорара их покрывала. Проблемы возникали, когда котировки начинали падать. И каждый раз получался эффект домино. Когда же речь шла о миллионах долларов, многие посылали репутацию к черту и просто сбегали.

– Насколько я понимаю, у Вас изначально не было ориентации на западный рынок и советы западных специалистов. С самого начала в Вашем подходе, если угодно, чувствовался некоторый «квасной патриотизм». Вы считали, что надо работать с нашим инвестором, на нашем рынке – и в Москве, и в регионах.

– Я искренне считаю, что наш рынок намного интереснее любого западного рынка в длительной перспективе. И все иностранные компании, которые приходят в Россию, приходят исключительно за нашим рынком. А я уже здесь! Мне в этом отношении нравится ответ Никиты Михалкова, которого спросили, почему он не снимает в Голливуде фильмы про Америку. Он ответил, что там голливудских режиссеров, снимающих об Америке, огромное количество. Но вряд ли из них кто-нибудь снимет такой фильм, какой он может снять о России. Я могу сказать о себе что-то подобное. Вряд ли найдется какой-нибудь иностранный игрок фондового рынка, который сможет со мной соперничать в России по пониманию клиента, его психологии, запросам, по готовности и умению с ним разговаривать.

– Вместе с тем, это резко отличалось от подхода других компаний – таких как «Атон», «Тройка Диалог», «Ренессанс». Тех, кто старался приблизиться к западному рынку. И западного инвестора сюда заманить.

– Не столько его заманить, сколько убедить вложиться в российский актив. Видите ли, не очень желательно было, чтобы этот инвестор приезжал к нам и выбирал сам активы для инвестиций. Предпочтительнее ему было бы оставаться там, где он и находился, в своем уютном американском или европейском офисе. Ведь существовала огромная разница между ценой актива здесь и той, какая этому инвестору предлагалась на переговорах там. На мой взгляд, эта цена могла отличаться в разы.

– И инвесторы такие находились?

– Конечно! До дефолта 1998 года в отношении России царила эйфория в зарубежном деловом сообществе. На Западе прекрасно понимали, что мы много должны, что мы неэффективно управляем экономикой. Но одновременно они видели, что у нас средства массовой информации пишут что хотят, рыночные институты цветут, Ельцин никого не зажимает, происходят свободные выборы. Тогдашние демократы, конечно, были подчас обычными болтунами. Но Западу гораздо ближе, понятнее и безопаснее была та клоунская демократия. Они понимали – этот период надо просто пережить, после чего наступит нормальная демократия, и придут уже взрослые, серьезные люди – во власть и в бизнес. И, на самом деле, к этому шло. Этих клоунов-демократов выгоняли из Верховного совета, принимали законы, по которым воры не могли баллотироваться в мэры. Западу эта эволюция была понятна, приемлема. И на этой волне Запад достаточно эйфорично вкладывался в наш рынок. Делал это с большой долей иллюзий. Первый этап иллюзий закончился в 1998 году, когда государство всех послало и перестало рассчитываться по своим обязательствам в ГКО. Второй этап иллюзий закончилась в 2000 году, когда к власти пришел Путин, и резко начали меняться правила игры. И третий этап смерти иллюзий пришелся, наверное, на момент ареста Ходорковского. После этого мы безуспешно боремся за создание инвестиционной привлекательности в стране. Раньше не надо было бороться – Запад просто нам верил. Поэтому бизнесмены приезжали, открывали здесь магазины, офисы, строили производства. Они полагали, что у нас все пойдет ровно по тому же пути, как и в любой другой развивающейся стране.