Бирон и Волынский - [82]

Известие об отставке отца государя, сопровождавшееся таким унизительным с ним обращением, раздражило всех, и в особенности семёновцев, которые любили принца, находя у него всегда ласку и привет в случае нужды.

XXIII

Герцог Эрнст-Иоганн никогда не отличался избытком проницательности, но бесспорно обладал достаточною дозою находчивости, осторожности и здравого смысла. Теперь же, когда прихотливая судьба довела его до такой высоты, естественно, что у него закружилась голова и обычная немецкая усмотрительность утонула в безбрежном созерцании собственного величия. Он не видел, что делалось у него глазах, не замечал нечто странное, указывающее на иное течение. Он не обращал внимания на то, что в действиях оракула Андрея Ивановича появляется какая-то уклончивость от сотрудничества с ним, немалая доля самостоятельности, проявившаяся, например, в том, что ни с того ни с сего была отправлена нота, приглашавшая бывшего саксонского посланника Линара воротиться к своему посту в Петербурге. Не замечал он странных действий и другого немца-вожака, фельдмаршала Миниха.

В последнее время фельдмаршал стал бывать у принцессы Анны Леопольдовны чаще и засиживаться долее, а сын его, женатый на баронессе Менгден, сестре Юлианы, по собственному его желанию даже был назначен гофмейстером при дворе принцессы с сохранением и прежней его должности камергера при ребёнке-императоре; все эти недобрые признаки ускользали от внимания Бирона, тогда как прежде он сам не доверял гофмаршалу, зная его безмерное честолюбие, уживавшееся бок о бок с рыцарским поклонением дамам.

Через три недели после кончины императрицы, именно седьмого ноября, фельдмаршал, по обыкновению, перед полуднем заехал к принцессе и застал её с заплаканными глазами.

— Вы не жалеете своих прекрасных глаз, — любезно проговорил фельдмаршал, поцеловав руку принцессы и грациозно усаживаясь подле неё.

Анна Леопольдовна не отвечала, боясь разрыдаться.

— Мне, как самому преданному поклоннику вашего высочества, вы не откажетесь сказать, что вас так огорчает? — продолжал Миних симпатичным голосом, вызывающим на откровенность.

— Ах, фельдмаршал, да разве вы не знаете сами.

— Догадываюсь, ваше величество, но не знаю. Вероятно, новое оскорбление от регента?

— Что за жизнь моя за несчастная! — с отчаянием почти вскрикнула Анна Леопольдовна, уже не сдерживаясь и рыдая. Её, постоянно замкнутую и нелюдимую, сначала смутили любезные приветствия фельдмаршала, но потом, под влиянием тёплого участия, сдержанность её вдруг прорвалась и она перешла к полной откровенности. — Вы слышали, фельдмаршал, нас герцог хочет выслать в Германию?

— Слышал, ваше высочество.

— И, верите ли, я рада этому… столько обид и оскорблений!

— Боже вас оборони от этого! Тогда вы и, главное, ваш сын потеряете будущность.

— Так научите же, что делать?

— Что делать? Предупредите регента, низвергнуть его и выслать…

— Его? регента? да вы шутите, граф! Разве можно?

— Можно.

— Да кто же посмеет?

— Я, ваше высочество, если позволите мне быть вашим преданнейшим слугою, — несколько торжественно проговорил фельдмаршал, опускаясь на одно колено.

— Вы?! Да, вы мужественны… вы можете… но не муж, — с горечью добавила молодая женщина, протягивая руку фельдмаршалу. — Когда же? — продолжала она, доверчиво улыбаясь сквозь слёзы.

— Этого я и сам не знаю… может быть, сегодня, может быть, завтра, когда встретится благоприятный случай. Но я прошу, ваше величество, исполнить два условия.

— Какие?

— Первое — сохранять об этом тайну. Ни слова не говорите его высочеству и решительно никому.

— Мужу и постороннему никому не скажу, но разве нельзя сказать Юлиане?

— Нельзя.

— Она такая скромная… так мне предана…

— Она болтлива, может проговориться своей сестре, та мужу, моему сыну, а я не хочу говорить даже и сыну.

— Хорошо, а другое условие, граф?

— Прежде ответа я прошу, ваше высочество, откровенно сказать: верите ли вы мне безусловно?

— Верю, — решительным голосом ответила Анна Леопольдовна после минутного колебания.

— В таком случае, принцесса, отдайте распоряжение по караулу вашего дворца пропускать меня свободно, в какое бы время я ни приехал, хотя бы ночью. Затем прошу вас безусловно следовать моим советам.

— Но скажите, граф, каким образом вы думаете исполнить?

— Определённо я не знаю, но могу сказать только то, что в нынешнюю ночь или в будущую я буду иметь честь передать в ваше распоряжение регента арестованным.

Простившись с принцессою, фельдмаршал отправился к регенту на обед, к которому был приглашён накануне в числе немногих близких лиц. Во время обеда герцог казался озабоченным и беспокойным, говорил мало, часто отвечал невпопад, и зорко наблюдавший за ним Миних начинал уже тревожиться: не подозревает ли его герцог? Опасение это ещё более усилилось, когда после обеда регент, прощаясь с ним, вдруг обратился со странным вопросом:

— Часто вам случалось, граф, приводить в исполнение свои планы ночью?

— Не помню, ваше высочество, — отвечал фельдмаршал, стараясь принять на себя самый спокойный вид, — но я всегда следую правилу пользоваться всеми благоприятными обстоятельствами.