Биология добра и зла. Как наука объясняет наши поступки - [238]

Так или иначе, где бы ни проводилась эта количественная граница, сторонники ограниченной свободы воли соглашаются, что серьезные повреждения мозга дезориентируют гомункулуса, а с небольшими он вполне справляется.

Ответственность на уровне мозга и на уровне общества

Известный ученый Майкл Газзанига, аксакал нейробиологии, один из ведущих специалистов в нашей области, предложил весьма неожиданный поворот сюжета: «Свободы воли нет, это иллюзия, но мы все равно отвечаем за свои поступки». Данную мысль он развил в своей смелой книге «Кто за главного? Свобода воли с точки зрения нейробиологии» (Who’s in Charge? Free Will and the Science of the Brain)[484]. Газзанига, безоговорочно принимая материальную природу мозга, находит место и для ответственности. «Ответственность существует на другом уровне организации: социальном, а не на уровне нашего мозга, полностью детерминированного». На мой взгляд, он в действительности имеет в виду вот что: «Свобода воли – это иллюзия, но в целях практических мы будем считать вас ответственными за свои поступки». Или же он предлагает того же гомункулуса, но существующего лишь на уровне социума. Обсуждая на страницах книги эту вторую возможность, он показывает, сколь полно и окончательно наш социальный мир является продуктом нашего насквозь материалистичного мозга – настолько же, насколько и любой двигательный акт[485]{921}.

Принятие решений на шкале времени

А вот и другая трещина в укреплениях ограниченной свободы воли: эта свобода воли выражается во взвешенных и медленных решениях, в то время как биологические факторы могут отодвинуть ее на второй план в случае молниеносных и импульсивных решений. Иными словами, гомункулус не всегда сидит в своем бункере за пультом в полной боевой готовности, порой он отворачивается, чтобы взять что-нибудь пожевать, к примеру. Или, если что-то интересное отвлекает его внимание, нейроны тут же возбуждаются и заставляют мышцы сокращаться – и вот, поведенческий акт совершен, а наш гомункулус просто не успел дотянуться до большой красной кнопки на пульте управления.

Проблема красной кнопки, на которую нужно вовремя нажать, пересекается с проблемой созревания подросткового мозга. Так, ряд критиков решения по делу «Роупер против Симмонса», в том числе и О’Коннор, отмечали здесь видимое противоречие. Американская психологическая ассоциация (АПА) дала следующее заключение: мозг у подростков настолько не развит по сравнению со взрослым, что обычные (взрослые) стандарты уголовных наказаний за преступления к ним неприменимы. При этом несколькими годами ранее та же ассоциация указала (по другому, понятно, поводу), что мозг подростков достаточно зрелый, чтобы они сами, без родителей, могли решать, оставлять ребенка или делать аборт.

Ясно, что АПА ориентировалась по ситуации, виртуозно двигаясь по тонкому идеологическому льду, как отмечала О’Коннор. В итоге член АПА Лоуренс Стейнберг, чьи работы по развитию мозга мы всесторонне обсуждали в главе 7, предложил логичное заключение по делу «Роупер против Симмонса»{922}. Чтобы решить, делать аборт или нет, требуется учесть нравственные, социальные и межличностные стороны дела, и принятие решения занимает от пары-тройки дней до нескольких недель. А импульсивное решение стрелять или не стрелять принимается за доли секунды. Незрелость лобной коры подростков скорее имеет отношение к контролю импульсивного поведения, а не медленным, тщательно взвешенным решениям. С позиций же ограниченной свободы воли импульсивный выстрел может произойти, например, в тот момент, когда наш гомункулус отлучится в уборную.

Причина и принуждение

Некоторые сторонники ограниченной свободы воли выделяют две разные концепции: «причина» и «принуждение»{923}. Они различаются где-то на уровне неясных размытых ощущений. Исходя из первой концепции, все формы поведения определяются какими-то причинами (с этим, собственно, никто и не спорит), а вторая концепция подчеркивает, что некоторые его, поведения, формы имеют прямое отношение к принуждению: в этих случаях причины ну очень уж сильно его определяют, причем до такой степени, что оказываются сильнее рациональных взвешенных размышлений. С точки зрения такого деления одни формы поведения видятся более биологически детерминированными, чем другие.

И это касается галлюцинаций при шизофрении. Если шизофреник слышит голоса, приказывающие ему совершить преступление, то он пойдет и совершит его.

В некоторых судах этот довод не рассматривается как смягчающее обстоятельство. Представьте, что ваш приятель предложил вам кого-нибудь ограбить; по закону считается, что вы обязаны сопротивляться этому предложению, каким бы ни был этот ваш приятель – настоящим или выдуманным.

А в других судах учитывается качество слуховых галлюцинаций. С этой точки зрения, если шизофреник идет и убивает, поскольку услышал в голове требовательный приказ убить, это не извиняет преступления – несмотря на то что убийство совершается вследствие прозвучавшего приказа. Но вот другая ситуация – в голове под душераздирающий адский вой собак и оглушительную какофонию тромбонов звучат громоподобные хоры грозных, издевательских и льстивых голосов, безостановочно приказывающих совершить преступление. И когда человек сдается и совершает преступление, то такое деяние видится более простительным, потому что голоса его