Биологические основы эстетики - [14]

Искусство воздействует на нас самыми разнообразными путями через наше эстетическое восприятие, используя рассмотренные выше механизмы. Воздействие его отчасти зависит от того, какая именно роль отведена тому или иному произведению. Способность к эстетическому восприятию мы разделяем с другими высшими животными, но искусство — явление сугубо человеческое, оно обслуживает формы общения, свойственные исключительно людям. Важнейшая из этих форм — утверждение общих идеологических норм и ценностей. Едва ли не столь же важно и идеологическое внушение. Вот эта-то особенность и ставит человека в особое положение по отношению ко всем остальным животным; она обусловила возможность образования «культурных подвидов человека» [81]. И поэзия, и песни, и изобразительное искусство — все они используются для достижения названных целей. Стоит поразмыслить о внушающей силе песни, как становится ясно, что перед нами не какое-то недавнее изобретение, а очень и очень древнее.

Люди каменного века (древние европейцы и африканцы, в том числе предки южноафриканских бушменов) оставили множество наскальных изображений. Изображения эти, вероятно, тоже предназначались для внушения членам группы чувства принадлежности к чему-то общему. Современные австралийские аборигены расписывают скалы в своих капищах, куда допускаются только мужчины. Каждое такое капище — это символический центр групповой территории. Всякий раз, устраивая обряд инициации мужчин, наскальные росписи подновляют. Они изображают тотемных животных местного племени и служат знаками общности. Таково же и назначение священных табличек, которые получают все посвященные мужчины. На табличках — примерно тот же наборотличительных знаков, включающий отвлеченно-символическое повествование о похождениях тотемических предков. Во время происходящего в святилище посвящения юношам рассказывают об истории их племени, и они приносят ему клятву верности.

Я часто задавался вопросом, почему такую важную роль в человеческих сообществах играет именно обряд посвящения в мужчины. Теперь я прихожу к мысли, что путем запечатления в мозгу групповой символики достигается отождествление себя и «своих» с соответствующими символами, а заодно и готовность придавать первостепенное значение общему благу всей группы (она-то ведь за символами и стоит). По-видимому, преданность группе внушается мужчинам с большим успехом, нежели преданность семье и роду. Применительно к мужчинам это очень существенно: на них возложена защита группы, и в случае чего они должны быть готовы сложить головы. Чтобы добиться такой готовности, в обряд посвящения вводятся какие-нибудь суровые испытания и унижения. Это создает между наставниками и учениками отношения господства и подчинения, облегчающие обучение. Такие приемы и по сей день используются для выработки нерассуждающего конформизма.

Искусство — мощное орудие для отделения своих от чужих и для сплочения «своих» с помощью групповых символов, будь то католический храм, тотемный столб из Куакиутля или святилище с изображениями тотемных животных у аборигенов Центральной Австралии. Символы, каким бы ни было их происхождение, соединяют людей, позволяя каждому ощутить свою принадлежность к определенной группе. Внушение же порою заходит так далеко, что внутри группы воцаряются свои правила поведения, и это существенно влияет на ход культурной эволюции [54].

В искусстве воплощается еще одно отличительное свойство человека — его способность произвольно включать механизмы наслаждения.

Человек как «искатель удовольствий» [48] творит искусство для искусства, единственно ради той радости, какую доставляет ему приятное-переживание красоты и гармонии (впрочем, еще и для того, чтобы пощекотать себя печалью и страхом).

Восприятие произведений искусства может дать нам очень многое. Оно служит источником сенсорной стимуляции и возбуждения, может утолить любопытство, вызвать благоговение и удивление, сбить с толку и озадачить, а также удовлетворить наше стремление к открытию нового и к поиску упорядоченности. Тяга человека к расширению своего психического опыта доходит до того, что он старается изменить состояние своего сознания. Вдобавок искусство, как мы видели, обслуживает и такие эволюционно древние функции, как борьба за положение в обществе и ухаживание. Самая чистая разновидность искусства

— это, пожалуй, музыка. В песнях содержательное послание облекается в приятную слушателю форму, и музыкальное искусство становится средством общения и связи. Восприятие прекрасного привлекает и удерживает внимание, поощряет сенсорное исследование, приводящее к расшифровке закодированного послания, а это само по себе тоже радует. Раскрытое сообщение тем самым подкрепляется. Есть и еще один прием, используемый в искусстве для передачи сообщений, — это предъявление преувеличенных стимулов.

Искусство и науку часто ассоциируют с истиной, добром и красотой. Об этой связи стоит сказать несколько слов, прежде чем мы закончим наше биологическое вторжение в область эстетики. И в науке, и в искусстве человек переживает открытие как ощущение прекрасного. В природе есть особая прелесть, которую нужно уметь видеть: ее ощущаешь, когда обнаруживаешь упорядоченность и гармонию. Сопутствующее научному открытию просветление сравнимо с радостью обнаружения сверхзнаков; оно-то, как мы говорили, и создает эстетическое переживание. Целостное восприятие (Gestalt perception) — очень важный источник научных открытий [82]. Постижение того изящества, с каким разрешаются проблемы, внушает благоговейный трепет. В связи со сказанным стоит вспомнить исследования Маргули-са [83], посвященные законам красоты в шахматной игре (законы эти Маргулис выводил, опираясь на суждения профессиональных шахматистов). И наука, и искусство притязают на стремление к познанию истины. Если имеется в виду «истина в последней инстанции», то такое притязание, конечно, нелепо и смехотворно. На самом деле наука и искусство пытаются дать лишь современную, достаточно обоснованную на данный момент картину мира. Они стремятся поощрить поиски новых взглядов и новых подходов к действительности. И здесь у науки и искусства обнаруживается еще одна общая особенность — их тесная связь с этикой.