Биография голубоглазого йогина - [75]

Если что-то испытывает тебя на прочность, и ты это выдерживаешь, то становишься только сильнее. Через несколько недель я совсем поправился и вернулся в Хардвар. Подойдя ко всегда переполненному и шумному ашраму, я был поражен до глубины души, увидев там запустение. Войдя внутрь, я увидел, что там не осталось ничего, ни малейшего клочочка ткани на стене или полу. Все украли.

В моей душе воцарилось опустошение не меньшее, чем в самом ашраме.

— Это сделал Никку Баба, — сказал Мадан Лай, один из последователей, подходя ко мне. — Он выбросил все в Гангу.

— И никто его не остановил? — спросил я, не веря своим ушам.

— Он остался один. Вир Гири Баба уехал в Каши, попросив его приглядеть за храмом. Вот Никку Баба и выбросил все, — объяснил Мадан Лай.

— Все? — переспросил я.

— Может быть, что-то осталось, — сказал он, но я ему не поверил. — Тебе лучше как можно скорее найти его, если ты хочешь хоть что-то вернуть. Он уехал в Ганготри-Гомукх.

Я почувствовал себя так, словно умер. И действительно, в тот день часть меня умерла безвозвратно. Тень моего эго, которая, несмотря на все предупреждения, годами записывала фрагменты полученных знаний и жила на страницах моих дневников, теперь встретила свой жестокий конец. После короткого траура по умершему я прочитал надпись на стене, которая гласила, что пришло время выполнить обещание достигнуть Истока. Я понял, что осквернил самого себя, поддавшись соблазну обладания вещами, ни одна из которых не пережила набега Никку Баба. Этот садху был лишь инструментом самой судьбы. Наверно, он действительно оказал мне услугу, уменьшив мой физический и интеллектуальный багаж, и теперь я стал достаточно свободен, чтобы закончить свое паломничество.

Рано утром я сел на автобус, который вечером привез меня в Ганготри, где заканчивалась проезжая дорога. Я провел ночь у дхуни баба, имени которого я так и не узнал, и продолжил путь к Источнику на рассвете. Пройдя более двадцати километров и поднявшись на уровень более трех тысяч трехсот метров над уровнем моря, к позднему утру я достиг Источника.

Гомукх это место встречи мира льда, древнего ледника Ганготри, и мира воды, реки Ганги. Замерзшая вечность сменяется динамической активностью текущей воды и непрестанно падающими в девственно чистый бассейн Ганги глыбами льда. Ганга всегда стремится вернуться в ласковые объятья Гималаев, к шеститысячному пику, называемому Ганготри, поэтому ее источник прорезал ледник и поднялся выше на целый километр с тех пор, как двенадцать лет назад меня инициировали в саньясины.

Я шел вверх по течению Ганги, текущей по каньону, проложенному ледником среди скал миллионы лет назад. Тропинка вела меж рощиц пихт, мимо потоков, стекающих с гор. Передо мной возвышались хребты Гималаев, среди которых выделялся величественный пик Шивлинг, то есть "фаллос Шивы". Миновав последнюю поросль серебристых березок, я полез по скалам, преодолевая последние пару километров пути. Контраст между миром, погрязшем в невежестве, и окружавшей меня красотой и чистотой был потрясающим.

Я увидел палатку, стоящую перед Гомукхом, в которой наверно смогу найти всех своих знакомых, включая Никку Баба, но перед тем, как идти туда, я решил окунуться в истоки Ганги, что было первой обязанностью всякого паломника. Обычно Гомукх выглядит, как ровная ледяная поверхность. Вот заканчивается лед и начинается вода. Но в этот раз Источник был больше похож на пещеру, но когда я подошел к нему поближе, то обнаружил, что это настоящий храм под открытым небом. Меня охватило желание осмотреть эту святыню до самых ее глубин.

Когда лучи солнца упали на ледяной дворец, я был так поражен, что у меня подогнулись колени. Богиня явила себя во всем своем великолепии разноцветными брызгами света, разливающегося по ее хрустально-прозрачному телу. Все сияло и переливалось от ярко-розового до небесно-голубого и обратно. Таков был даршан Богини.

Держа в правой руке пустой камандал, я отодвинул в сторону плавающие в воде куски льда и вошел по пояс в ледяную воду. Мои ноги тут же обожгло огнем. Дойдя до места, называемого Сиденьем повивальной бабки, я омыл губы и три раза окунулся в самой середине только что народившегося потока воды. Сердце остановилось, легкие пронзила боль, и время остановилось. А затем пришла волна жара, огня, пробежавшего по всему телу. Я наполнил камандал и вернулся на берег. Голове было холодно, а все тело горело. Я надел набедренную повязку и сел прямо на лед. Воскурив благовония и бросив в воду красный цветок, сорванный мною по дороге, я пропел мантры, выражая благодарность за силу даршана и моля Мать Вод даровать миру покой. Если же это невозможно, я просил ее благословить людей, чьи имена я перечислил. Все это время за мной с удивлением наблюдал старый пилигрим. Облака закрыли солнце, и я начал дрожать от холода. Быстро натянув одежду, я накрылся теплой шалью.

— Бабаджи, — сказал старый паломник, приблизившись, — Мне так стыдно. Я пришел сюда пешком из Калькутты, добрался до самого истока Ганги, а теперь боюсь совершить священное омовение. Вода такая холодная. Я не смогу сделать это так, как вы.