Биография атома - [18]
Рана зажила только через два месяца.
Анри Беккерель опубликовал результаты своего невольного эксперимента вместе с наблюдениями своего друга Пьера Кюри 3 июля 1900 г. Так эта дата вошла в биографию атома, как начало новой отрасли науки — радиационной биологии, или, сокращенно, радиобиологии. А для супругов Кюри, и особенно для Марии, это открытие имело огромные последствия. И вот почему.
«Его величество радий»
Как, только было обнаружено физиологическое действие лучей радия, этим явлением тотчас же заинтересовались французские врачи. Может быть, эти лучи окажутся полезными для медицины? Пьер Кюри охотно откликнулся на предложение врачей принять участие в исследованиях над животными и даже дал врачам немного радиевых препаратов. После успешно проведенных опытов над животными решили попробовать лечить лучами радия больных.
Оказалось, что лучи радия хорошо вылечивают некоторые кожные болезни, опухоли и даже отдельные формы рака. По имени супругов Кюри такой метод лечения был назван кюритерапией. Только этими лучами нужно пользоваться осторожно. В больших дозах они губительно действуют на здоровую ткань. Ожоги на теле у Беккереля и Пьера Кюри образовались потому, что они подвергались очень сильному облучению радиевыми лучами. В малом же количестве, как было установлено, они действуют губительно только на нездоровые клетки тела. Раковые клетки, например, под действием лучей разрушались значительно быстрее, чем здоровые.
Так было выяснено, что лучи радия могут оказаться полезными для человека.
Ну, а дальше легко себе представить, что получилось. Когда люди узнали, что лучами радия можно лечить ранее трудно излечимые и даже совсем неизлечимые болезни, на радий сразу поднялся спрос. А раз есть спрос, значит, на производстве радия можно крупно заработать.
Начались лихорадочные поиски залежей руды, содержащей радий. Строились обогатительные фабрики, рудники. Как из-под земли, вырастали заводы для выделения радия, изготовления медицинской аппаратуры для кюритерапии, медицинские кабинеты.
Но радия на Земле мало. Очень мало. Десятки тонн руды нужно переработать, чтобы выделить доли грамма радия. Но чем больше радия добывалось, тем дороже он становился. Один грамм радия вскоре стоил 750 тыс. франков. Наживаясь на больных людях, капиталисты непрерывно повышали на него цену. Например, за четыре года цена на радий в Германии поднялась в 30 раз! Один грамм стоил в Германии 300 тыс. марок. Он стал самым дорогим веществом на свете.
Из-за популярности и высокой стоимости радий стал выступать в торговле как самостоятельная личность. На бланках одного из заводов для производства радия, например, было напечатано:
«СОЛИ РАДИЯ — РАДИОАКТИВНЫЕ ВЕЩЕСТВА».
Адрес для телеграмм: Радий—Ножан-сюр- Марн».
Ну, просто его величество радий!
>
«Это противно духу науки-..»
Когда возникла потребность в промышленном извлечении радия, оказалось, что никто не знал, как извлекать радий из руды. Никто, кроме Марии и Пьера Кюри. Супруги четыре года потратили на то, чтобы найти способ его извлечения. У них сохранились записи, формулы, наблюдения. Только они могли рассказать секреты получения этого чудесного излучающего вещества. И поэтому только к ним и стали обращаться предприниматели с просьбой за огромные деньги открыть им секрет извлечения радия. Вот что рассказывает об этом Ирен Кюри, дочь Марии и Пьера Кюри, в будущем жена всемирно известного ученого Фредерика Жолио-Кюри.
«Как-то воскресным днем в домике на бульваре Келлермана Пьер излагал своей жене создавшееся положение вещей. Только что почтальон принес ему письмо из Соединенных Штатов. Пьер внимательно прочел его, сложил и бросил на письменный стол.
— Надо бы нам поговорить о нашем радии,— начал он спокойным тоном.— Теперь совершенно ясно, что производство радия широко распространится. Вот как раз послание из Буффало. Тамошние техники намереваются создать завод для добычи радия и просят меня дать им сведения.
—Дальше?—спрашивает Мария, не проявляя большого интереса к теме разговора.
—Дальше — у нас есть выбор между двумя решениями этого вопроса. Описать во всех подробностях результаты наших исследований, включая и способы очистки...
Мария утвердительно кивает головой и быстро говорит:
—Ну да, конечно.
— Или же,— продолжает Пьер,— мы можем рассматривать себя как собственников, как «изобретателей» радия. В таком случае, прежде чем опубликовать то, каким способом ты обрабатывала урановую руду, надо запатентовать эту технику и обеспечить свои права на заводскую добычу радия во всем мире.
Он делает усилие, чтобы вполне объективно уточнить положение. Если, произнося мало ему свойственные слова — «запатентовать», «обеспечить свои права», его голос звучал в тоне едва заметного презрения, то это не вина Пьера.
Несколько секунд Мария раздумывает. Потом говорит:
—Нельзя. Это противно духу науки.
Пьер сознательно настаивает:
—Я тоже так думаю... но не хочу, чтобы мы приняли это решение легкомысленно. Жизнь у нас тяжелая, и надо опасаться, что она всегда такой и будет. А у нас есть дочь. Возможно, что у нас будут еще дети. Для них, да и для нас патент — это деньги, богатство. Это обеспеченная жизнь в довольстве, отсутствие забот о заработке.
Как падающим кошкам всегда удается приземлиться на четыре лапы? Удивительно, сколько времени потребовалось ученым, чтобы ответить на этот вопрос! История изучения этой кошачьей способности почти ровесница самой физики — первая исследовательская работа на тему падающей кошки была опубликована в 1700 г. французом Антуаном Параном, но даже сегодня ученые продолжают находить в ней спорные моменты. В своей увлекательной и остроумной книге физик и заядлый кошатник Грегори Гбур показывает, как попытки понять механику падения кошек помогли разобраться в самых разных задачах в математике, физике, физиологии, неврологии и космической биологии, способствовали развитию фотографии и кинематографа и оказали влияние даже на робототехнику. Поиск ответа на загадку падающей кошки погружает читателей в увлекательный мир науки, из которого они узнают решение головоломки, но также обнаружат, что феномен кошачьего выверта по-прежнему вызывает горячие споры ученых. Автор убежден, что чем больше мы исследуем поведение этих животных, тем больше сюрпризов они нам преподносят.
Симметрия и асимметрия в математике, искусстве, философии, астрономии, зоологии, анатомии, химии, ядерной физике — предмет волнующих открытий для всех любознательных. Почему у нарвала бивень имеет левую «резьбу»? Будут ли марсианские асимметричные вирусы пагубны для космонавтов, а земные — для марсиан? Что такое «бустрафедон» и какое это отношение имеет к двум крупнейшим научным открытиям последнего десятилетия — ниспровержению физиками закона сохранения четности и открытию биологами винтообразного строения молекулы, которая несет генетический код? Об этом и еще очень многом из правого, левого мира вы сможете прочитать в этой живой и занимательной книге.
Легендарная книга Лоуренса Краусса переведена на 12 языков мира и написана для людей, мало или совсем не знакомых с физикой, чтобы они смогли победить свой страх перед этой наукой. «Страх физики» — живой, непосредственный, непочтительный и увлекательный рассказ обо всем, от кипения воды до основ существования Вселенной. Книга наполнена забавными историями и наглядными примерами, позволяющими разобраться в самых сложных хитросплетениях современных научных теорий.
Джон Дальтон является основоположником атомной теории и одним из создателей современной химии. Преподаватель скромной начальной школы Манчестера обратился к идеям, сформулированным за тысячу лет до него Демокритом и другими греческими философами, и предположил, что весь мир состоит из неделимых атомов и в результате их взаимодействия появляются элементы, которые, в свою очередь, образуют химические соединения. Несмотря на то что существование атомов вызывало серьезные споры вплоть до начала XX века — то есть и через 100 лет после публикации труда Дальтона, — именно работа этого просветителя, не получившего университетского образования, легла в основу концептуальной революции, изменившей лицо науки.
Статья опубликована в журнале «Огонек», № 35 (954), 1945.
Книга Д.Данина посвящена величайшему физику-экспериментатору двадцатого столетия Эрнесту Резерфорду (1871–1937).