Билет на погост - [8]

— Как ты?

— Нет, я тоже не такая. На самом деле я гораздо больше похожа на Конни. Мы с ней обе были, что называется, Н.Е. Нас жизнь заставила в конце концов заняться проституцией. Постепенно я вошла во вкус; вот и все.

— Что это такое — Н.Е.

— Невротичная еврейка. Не то чтобы со временем я полюбила такую жизнь, — просто научилась не сгорать со стыда каждую минуту. Наша профессия перемолола множество девушек, полностью истребив даже те жалкие остатки самоуважения, которые еще оставались у некоторых. Но я сумела сохранить собственное достоинство.

— Да, это верно.

— По крайней мере так я полагала прежде, — добавила она, с улыбкой взглянув мне в лицо. — Неприятности ведь периодически случаются с каждым.

— Конечно.

— Возможно, поначалу Конни и нравилась такая жизнь. Она была полноватой и не пользовалась успехом в годы учебы, а тут внезапно обнаружилось, что мужчины хотят ее и находят исключительно привлекательной. Но она уже была по горло сыта проституцией к тому времени, как встретилась с Филиппом Стэдвантом. Они буквально с ума сходили друг по другу и отправились в Огайо, чтобы насладиться семейным счастьем.

— А затем он проведал о ее прошлом, обезумел и убил ее.

— Да нет.

— Нет?

Элейн отрицательно покачала головой.

— Она сразу почему-то все рассказала ему. Для Конни это был мужественный и, как выяснилось, совершенно правильный шаг. Его мало заботило ее прошлое, а преграда, которая могла остаться между ними, разрушилась. Он был гораздо старше Конни, лет на пятнадцать — двадцать, и гораздо опытнее. Филипп очень много путешествовал, несмотря на то, что всю жизнь прожил в Массилоне. Чем занималась его супруга до их знакомства, его не очень волновало. Насколько я понимаю, он даже не задумывался об этом, особенно с тех пор, как увез ее из Нью-Йорка.

— И они зажили счастливой жизнью?..

Элейн помолчала.

— За это время я получила от нее пару писем, — продолжила она через некоторое время. — Только пару, так как я никогда не отвечаю на них, а люди не любят, когда им не отвечают, и перестают писать сами. В основном от Конни приходили открытки к Рождеству. Ты видел когда-нибудь, чтобы к Рождеству присылали открытки с фотографиями детей? А я получила от нее пару таких. Прекрасные ребятишки, да ты и сам можешь себе их представить. Филипп был очень обаятельный мужчина, это видно и по фотографии, а какой была Конни, ты, должно быть, помнишь.

— Да.

— Жаль, что у меня не сохранилась последняя ее открытка. Я не из тех, кто годами хранит подобные вещи; к десятому января все открытки оказываются в мусорной корзине, так что показать их не могу, а больше уже никогда не получу...

Она беззвучно затряслась в рыданиях, но вскоре смогла взять себя в руки и глубоко вздохнула.

— Не представляю себе, что могло заставить его пойти на такое, — честно признался я.

— Это не его рук дело. Я достаточно хорошо знала его.

— Иногда люди могут решиться на самые неожиданные поступки.

— К нему это не относится.

Я вопросительно посмотрел на нее.

— Я не знаю ни одной живой души в Кантоне или Массилоне, — пояснила Элейн. — Там у меня была только одна подруга — Конни, и единственный человек, знавший о нашей с ней дружбе, был Филипп Стэдвант. Теперь оба они мертвы.

— Ну и что?

— Так кто же прислал мне эту вырезку?

— Это мог сделать кто угодно.

— Что ты имеешь в виду?

— Она могла рассказать о тебе своим новым друзьям или соседям. После этого кошмарного убийства друзья могли найти в бумагах Конни твой адрес и, вполне возможно, решили оповестить тебя о случившемся.

— И они послали мне одну лишь вырезку из газеты? И ни слова о случившемся?

— А в конверте больше ничего не было?

— Ничего.

— Возможно, сопроводительное письмо просто забыли положить в конверт в смятении и спешке. Иногда с людьми такое случается.

— И даже забыли написать на конверте обратный адрес?

— Конверт сохранился?

— Да, он в другой комнате. Обычный белый конверт, на котором печатными буквами написано мое имя.

— Можно на него взглянуть?

Она кивнула. Я опустился в кресло и внимательно посмотрел на картину, за которую какой-нибудь сумасброд мог бы отвалить полсотни тысяч долларов. Однажды я чуть было не разрядил в нее револьвер; об этой истории я не вспоминал уже много лет, но теперь она сразу пришла мне на ум.

Конверт оказался точно таким, как его описала Элейн, — дешевым и ничем не примечательным. Имя и адрес были написаны печатными буквами шариковой ручкой. Обратного адреса не было ни внизу, ни с обратной стороны.

— Есть штемпель Нью-Йорка, — сказал я.

— Вижу.

— Так что, если его послали тебе друзья Конни...

— ...значит, они привезли газетную вырезку с собой в Нью-Йорк и уже здесь запечатали в конверт и кинули в почтовый ящик.

Я встал и в задумчивости подошел к окну.

— Есть другое объяснение, — произнес я наконец, повернувшись к Элейн. — Кто-то убил ее, детей и мужа.

— Да.

— Затем он представил это как кровавую резню, учиненную отцом семейства, и сам позвонил в полицию. Потом дождался, когда о преступлении сообщат местные газеты, вырезал статью, привез в Нью-Йорк и здесь опустил в почтовый ящик.

— Да.

— Полагаю, ты и сама догадалась, кого я имею в виду.