Билет до Гавгамел - [34]

Деревья для деревенских жителей что люди. Я помню все старые деревья, которые росли на нашей улице, перед нашим домом, в переулке, за огородом. Осанистые и кряжистые, гладкоствольные и морщинистые, стройные и приземистые, тихие и шумливые. Многих уже не осталось ныне, деревья уходят из жизни вслед за старожилами.

Вспоминаю бабушку. Столько пережила всего, а какую крепость духа до конца жизни сохранила. Довелось пережить и коллективизацию, и войну, на которой погибли все её четыре брата. Муж попал в плен, вернулся с надорванным здоровьем. Послевоенный голод, многолетняя работа в колхозе за трудодни. Не жаловалась и никогда ни о чём не жалела: «Хорошо жили, а работы я никогда не боялась…» И правда – я всегда любовался, с каким задором бабушка выполняла любую, даже самую тяжелую работу. Не могу её представить сидящую без дела. И когда захворала в старости, пересиливала себя и, вопреки возражениям родных, находила себе занятие: охапку хворосту на растопку принесёт, травы телёнку серпом нажнёт, грядку прополет, пол подметёт. Стеснялась своей немощи, старалась скрыть её от окружающих. Не о хвори своей кручинилась, а о том, что родным помочь не может, как прежде. И когда совсем силы стали покидать и не могла уже из избы выходить – садилась за прялку. Выпадало из рук веретено – плакала от бессилия: «Рученьки вы мои, не хотите работать, совсем перестали слушаться…»

Крепкое было поколение, надёжное, терпеливое. Время отмеривали от утренней зорьки до вечерней. Мужики и красиво работать умели, и гулять от души, а если надо было, и на защиту Отечества с готовностью вставали.

Помню, с какой лёгкостью и ловкостью работал печник Павел Бодров. Русские печи, сложенные им, до сих пор исправно топятся. Не разбирают их жители – в газовой плите или микроволновке так щи не пропаришь и такие душистые и пышные пироги не испечёшь. Не сравнить с купленным хлебом душистый подовый каравай. А где к празднику сусло выпаривать для пива?

Жил в селе незаменимый валяльщик Николай Карманов. Валенки – в деревне без них и сегодня не обойтись зимой – мог свалять на любой фасон, изготавливал и для младенцев миниатюрные. Носкими были, крепкими, передавались из поколения в поколение. И доныне в зимнюю стужу многих жителей выручают. Труд валяльщика нелёгким был. Довелось мне как-то наблюдать за работой Николая. В жарко натопленной бане, в кожаном фартуке, он, засучив рукава рабочего халата, раскатывал шерсть на полке. Сто потов с него сходило. Но покажет просушенные и опалённые в печке новенькие валенки – радость и гордость в глазах светятся. Не валенки – игрушки.

А сельский кузнец Василий Дёмин нам, мальчишкам, казался добрым всемогущим колдуном. Вытащит длинными клещами из горна в пышущей жаром кузнице раскалённую железку и на наших изумлённых глазах превратит её по своему хотению в любую полезную вещь: угольник, подкову, скобу, топор, мотыгу, заступ или, чтобы позабавить мальчишек, в какую железную зверушку. Сноровкой обладал отменной; однажды я наблюдал за тем, как он менял подковы на ногах лошади – летние гладкие на зимние с шипами. «Давай левую!» – прикажет, и лошадь сама поднимает нужную ногу, понимая, что плохого кузнец ей не сделает.

Всегда с печалью вспоминаю бабушкин рассказ о разрушении церкви Ильи Пророка в тридцатые годы прошлого века. «Упал колокол на землю со стоном, который был слышен на дальней окраине…» Устроили в бывшей церкви клуб. Бабушка ни разу не появилась в нём, считая это кощунством. Так и воспитывался я – между бабушкиными религиозными поучениями и школьными атеистическими беседами. Конечно, пытался я вступать в бессмысленные «идейные» споры с бабушкой. Как-то заметил на Благовещенье, когда, по словам бабушки, «девица косу не расплетёт, птичка гнездо не вьёт», что прилетевшие недавно грачи как ни в чём ни бывало занимаются строительством. «Неслухов и у них хватает… – ворчала бабушка в ответ на мои приставания. – Не нами обычаи заведены, не нам их менять». Верное правило – секрет многовековой устойчивости деревенской жизни.

Какие потрясения пережило село, а вот приедешь на родину в начале весны – и среди опустевших, покосившихся избушек увидишь жилые, на подоконниках которых весело тянется к весеннему солнцу помидорная рассада. За изгородями на огородах заготовлены парники для огуречника и тыквенника. Войдёшь в избу – встретят тебя родные хлебосольным столом, выставят солёные и маринованные огурцы, помидоры да грибочки, ароматные яблоки антоновки – свежие и моченые, сало копчёное, варенье на любой вкус: яблочное, вишневое, сливовое, земляничное… Угостят душистым, бархатным домашним пивом, предложат стопку чего и покрепче, тоже домашнего. Всё своё, а что там – в покупном-то? Купишь творог, а он неделю в тепле пролежит и не скиснет – что это за творог? Куры вон купленные – яйца-то в крапиве снесут, то в рундук залезут, а то и на дороге нечаянно потеряют. Свои курята в родных гнёздах на сельнице несутся.

На пороге котёнок ждёт парного молока.

Слазишь по детской привычке в погреб – окунёшься в терпкий аромат моченых яблок и квашеной капусты, заберёшься по стремянке на подоловку – обволокёт тебя кружащее слегка голову облако летних запахов: сладкий – сушеных яблок, горьковатый – рябины, густой терпкий – трав лечебных, дурманящий слегка – хмеля. Не выветрился ещё здесь едкий запах дедушкиного табака.