Библиотека плавательного бассейна - [139]

— А как же война? — упавшим голосом спросил я, представив себе карту Южной Атлантики в теленовостях и заодно вообразив таможенный досмотр в Буэнос-Айресе.

— Всё нормально, — сказал он, обхватив меня за шею. — Можешь пососать мой большой хуй.

Габриель терпеливо стоял, пока я расстегивал ему брюки и спускал их вниз по смуглым волосатым бедрам. Черные трусики, которые я мельком увидел раньше, оказались кожаными.

— Думаю, трусы ты тоже купил сегодня, — сказал я; а он кивнул и ухмыльнулся, когда я с трудом стащил их вниз и увидел надетое на член кольцо, тоже кожаное, в заклепках. Он явно швырнул на ветер целое состояние в каком-нибудь захудалом магазинчике в Сохо. Однако его оценка своего хуя отнюдь не была неверной. Это был великолепный крупный экземпляр, багровевший от прилива крови, когда кожаное кольцо впивалось в утолщающуюся плоть. В общем, я бы охарактеризовал всё увиденное классической формулой: «Размер для меня не имеет значения, но…».

За всё лето у меня ни разу не было ничего подобного, и я с жадностью взял в рот. Однако поведение Габриеля при этом стало обескураживающим. Он принялся то и дело грубо подначивать меня, тупо твердя одни и те же затасканные словечки, и я в смятении понял, что и эту привычку он приобрел, насмотревшись небрежно дублированных американских порнофильмов.

— Да-а, — бубнил он нараспев, — соси этот конец. Да-а, возьми его целиком. Соси его, соси этот большой конец.

Я сделал паузу и сказал:

— Гм… Габриель! Нельзя ли обойтись без этих призывов?

Однако выяснилось, что без них он не получает такого удовольствия, как прежде, и я, чувствуя себя круглым идиотом, вновь стал действовать как по указке.

— Отлично, — весело сказал он, когда я покончил с этим делом. — Хочешь со мной поебаться?

— Конечно. — В конце концов, его детская непосредственность была не лишена некоторого шарма. — Но только молча…

— Обожди минутку, — сказал он и, сбросив туфли, стащив брюки и трусы, неторопливо направился в ванную, с какой-то шутовской величавостью неся перед собой свой подпрыгивающий на ходу конец.

Я тоже разулся, снял джинсы, лег на кровать и принялся ласкать себя. Габриель готовился не спеша, и я позвал его, спросив, не случилось ли с ним чего-нибудь. Почти тотчас он вышел, уже совершенно голый, если не считать кольца на хуе, тонких часов из белого золота на руке и — как, наверно, и следовало ожидать, — черной кожаной маски, полностью закрывавшей голову. В маске имелись две искусно проделанные дырочки под ноздрями и прорези на молниях — для глаз и рта. Он встал на колени рядом со мной, на кровати, вероятно, надеясь, что я выражу одобрение или обрадуюсь — это было невозможно определить. Вблизи мне были видны только белки и большие карие зрачки его глаз, которые при моргании на долю секунды делались темными, словно объектив фотоаппарата. Отдельно от лица — то ли хмурого, то ли улыбчивого — глаза утратили способность изменять свое выражение, и это вызывало неприятное, тревожное чувство. Мною овладел тот же страх, что и в детстве, когда я боялся веселых резиновых масок и дурацкого дружелюбия клоунов: стоило им наклониться, чтобы потрепать меня по щеке, как становилось ясно, что под масками скрываются беспробудные старые пьяницы.

Габриель приподнял мне голову и пристально посмотрел на меня, а я, расстегнув ему рот, вдохнул горячий воздух, выдыхаемый им, и запах дорогой кожи. Я принялся покусывать его гибкое, хотя и слегка оплывшее тело — оно мне все же понравилось. Маска ему во многом мешала, и когда я перестал тыкаться в него носом, он резко перевернул меня на живот и раздвинул мне ноги. Встревоженный отсутствием смазки, я начал было протестовать, и вдруг почувствовал, как вверх по бедру медленно поднимается что-то холодное и влажное, точно собачий нос. Испугавшись, я оглянулся и увидел, что этот безумец уже достал откуда-то гигантскую розовую искусственную елду, скользкую от вазелина. Из-под маски послышалось его нервное хихиканье.

— Хочешь понюхать «патрончиков»[223]? — спросил он.

Я повернулся, приподнялся и заговорил, придав своему голосу странную интонацию, словно придуманную мною специально для этого случая:

— Слушай, приятель, чтобы выдержать пытку этой штуковиной, мне понадобилось бы нечто более существенное, чем «патрончики».

Я был отнюдь не против такого насилия, которое накануне вечером применил Абдул, но мне претила одна мысль о том, что кто-то будет запихивать неодушевленные предметы в мои нежные внутренние проходы. Габриель отвернулся, отошел в дальний конец комнаты и — раздраженно, обиженно или беспечно, определить я не смог, — швырнул громадный пластмассовый фаллос в ванную. Я представил себе лицо горничной, которая найдет его там, когда придет прибираться и менять постельное белье.

— Ну что ж, значит, я тебе не так уж и нравлюсь, — невнятно произнес он сквозь кожу.

— Ты мне очень нравишься. Просто я уже смотреть не могу на этот переносной магазин игрушек. — И, решив, что мне лучше уйти, я потянулся за джинсами.

— Я мог бы высечь тебя, — предложил он, — за тот ущерб, который вы нанесли моей стране во время войны.