Библиотека капитана Немо - [59]

Я принялся отдирать однодюймовые доски. Построено было на совесть, и мне пришлось потрудиться.

Мысль о том, что здесь, наверху, когда-то бывали Ээва-Лиса и Враг, возникла сама собой. Там-то и началось само несчастье. А потом мне стало ясно, что узнать, где, собственно, начинается несчастье, нельзя. Может, это случилось намного раньше, например, когда нас обменяли, или когда мама пыталась вычерпать ведром лягушек, или… Да мало ли когда. Поэтому лосиная башня виновата не больше, чем что-то другое.

Мне удалось отодрать с десяток досок, гвозди я заколотил камнем. После, в два приема, я отнес добычу в пещеру мертвых кошек.

И соорудил настил для спанья.

Получилось вроде как кровать из досок. Досок с рухнувшей лосиной башни.

Младенчик смотрел, как я работаю, и на его белом, как кость, лице играла легкая улыбка. Если бы я мог прочитать его мысли. Он же не знал, откуда доски, и какое они имели значение, не только в моей жизни, но и в его.

Если бы у него было имя.

Я посадил его поровнее, он не возражал.

С одной ножки, похожей на птичью и, в отличие от остального скелета, не белой, у него еще свисали водоросли. В ночные часы он, как мне казалось, был более беспокойный, чем днем.

Однажды младенчик вроде бы пропал, то есть покинул место возле кошечки. Тогда я вышел из пещеры и позвал его. Он не откликнулся. Когда я вернулся обратно, он снова сидел возле кошечки, но с какой-то странной улыбкой на губах.

Про блокнот, последний подарок капитана Немо, я до этого момента и не вспоминал.

Я открыл блокнот и, к своему удивлению, обнаружил там стих, записанный размашистым почерком и, очевидно, плотницким карандашом. Можно сказать, поэму.

Вот что там было написано:

Огниво с кремнем

Бочка морских сухарей

Несколько книг, бумага, чернила и ручка

Два топора, две пилы, два рубанка, пара железных

прутов,

молоток, гвозди и немало других инструментов

Два полных костюма

Две дюжины рубах

Два ружья, две сабли, два охотничьих ножа и пара

пистолетов

Немного пороху и четверть фунта дроби

Бинокль

Рулон парусины.

Онемев, я смотрел на эти строки. Почерк был мне незнаком, но я сразу сообразил, чтó дал мне капитан Немо.

Это был блокнот, в котором писал свои стихи мой папа — до того как умер.

Он записывал их плотницким карандашом. Потом папа умер, когда мне было всего полгода, и мама вернулась в зеленый дом из больницы поздно вечером, и шофер, это был Марклин, повернулся и спросил, как насчет того, чтобы сжалиться.

А я-то думал, что блокнот сожгли. Оказывается, нет. Папа составил опись спасенных вещей. И попросил капитана Немо передать блокнот мне.

Я понял. У меня в голове не укладывалось, что он уже тогда, когда я был совсем крохой и меня еще даже не обменяли, знал, что со мной случится.

Он написал стих с описью спасенных вещей своему сыну. Теперь капитан Немо мне его принес. И когда я понял, что папа меня не покинул, во мне что-то перевернулось, и я начал хлюпать носом.

Я знал точно, чтó это значит. Это папины стихи. Он написал их мне.

Назавтра я проснулся рано от крика.

Капитан Немо стоял у входа в пещеру и делал мне рукой знаки, веля выйти. Он принес лепешки и овчинную полость. Я смекнул, что ему удалось незамеченным проникнуть в сарай.

Я горячо поблагодарил своего благодетеля, но он остановил меня движением руки и тут же исчез.

Я снова лег. Но мне показалось, прежде чем я заснул, что младенчик — или кошечка — слабо пискнул. Но они вроде бы никак не изменились и смотрели прямо перед собой.

Я смочил им губы мелассой, но губы у них не шевельнулись, и они ничего не сказали.

Больше никаких звуков. Доски защищали от холода. Я расстелил полость на своем деревянном ложе.

Уснул, и спал без снов.

4

С верхушки сосны я увидел, что у Сельстедтов начали косить.

Вот уже несколько ночей капитан Немо не приходит. Мертвый младенчик сидит, не шевелясь, и похоже, не хочет меня знать.

Что я тебе сделал, спрашивал я вновь и вновь. Нам же надо держаться вместе.

Он не отвечал.

Один стих, написанный плотницким карандашом, я все-таки проглядел. Тот, что был на последней странице.

Я быстро пробежал его, но ничего не понял. Потом я увидел, что как раз эту страницу Юханнес включил в библиотеку капитана Немо.

Стих был довольно плохой. Главным образом, о любви. Четыре строчки, рифмованные.

Мне стало жутко больно. Опись спасенных вещей он ведь написал мне, чтобы подарить мне стих, который поможет в крайней нужде. Но стих на последней странице, кстати довольно плохой, он написал маме в зеленом доме.

Сама она утверждала, что писать стихи грешно, и говорила, что сожгла блокнот. Ни к чему папе, наверно, решила она, гореть в аду из-за нескольких строчек стихов.

Больно было от того, что он написал ей. И хотя это был довольно плохой стих, пусть и рифмованный, я понял: мы в ней видели двух разных людей.

Теперь-то уже поздно пересматривать. Часто слишком поздно сводишь воедино. Зачем капитан Немо вообще принес этот блокнот с последней страницей, если он причиняет такую боль. Стоит лишь подумать об этом, и делаешься точно бешеный.

Мертвый младенчик Ээвы-Лисы смотрел прямо перед собой, отказываясь отвечать, когда я читал ему вслух стих.

«Мы лежим с тобой не шевелясь». Мы? Чокнуться можно, стоит лишь себе представить это.