Библиотечка журнала «Советская милиция» 6(24), 1983 - [30]

— Дядя Вася просит — значит, надо! — говорит Саша.

В отличие от Миши, он больше молчит. Зато кричит его мама, обвиняя всех подряд — школу, товарищей сына.

Олег, третий из компании. Родители его не приехали. Отец и мать работают официантами в ресторане и приходят домой поздно.

Олег, белобрысый, добродушный, веснушчатый мальчуган, пытается подвести под свой проступок моральную базу:

— Другие не тушенкой — тысячами ворочают, а милиция хоть бы что! Вон, Сашкина мать. Во дворе все говорят, что она из магазина сумками таскает… И у меня папка с мамкой из ресторана не только продукты таскают, и деньги — тоже… Дядя Вася не такой. Он честный и добрый.

Вот ведь какая ситуация! Сколько нужно было увидеть в жизни равнодушия, черствости и грязи, чтобы неоднократно судимый тунеядец, вор и пьяница показался мальчишкам честным и добрым.

Как часто родители подростков ссылаются на влияние улицы: «Мы его этому не учили!» — заявляют они. Конечно, плохому ребят не учили, в прямом смысле, ни в школе, ни дома. Ну, а хорошему сумели научить? Были для них примером, авторитетом? Почему авторитет улицы перевесил?

Многие считают, что авторитет взрослого перед ребенком — это что-то от природы данное. Потому что они родители, их положено уважать. Потому что они учителя, их нужно слушать. Помните, как удивилась учительница литературы из кинофильма «Доживем до понедельника», когда ей сказали, что она должна постоянно доказывать ученикам свою справедливость, свой ум, благородство?

Увы, это заблуждение многих.

А ведь дядя Вася сознательно боролся за свой авторитет у ребят. Он строил его, стараясь при них показывать себя только с хорошей стороны. Плохие планы стояли за этим стремлением, но ведь те качества, которые дети видели у родителей и знакомых, были куда хуже тех, что наблюдались у дяди Васи. А потому ребята безгранично поверили ему.

Результат таких ошибок исправить трудно. Правда, Миша и Олег благополучно закончили школу, но Саша продолжал воровать. Так рано и так нелепо сформировавшееся понятие справедливости — по принципу: «раз другим больше дозволено, так мне немногое и подавно простится» — пустило корни в его душе. А ведь окажись рядом — в школе, дома, во дворе — человек действительно честный, справедливый, неравнодушный, который не прошел бы мимо играющих в карты ребят, а остановился бы, поговорил, посоветовал, предложил другое занятие, причем без крика, спокойно и доброжелательно, — все могло бы обернуться иначе.

ТАКОГО СЛЕДОВАТЕЛЬ допускать не имеет права. Знаю… А у меня вот случилось. Сам не понимаю как. Дежурил вечером. Устал зверски. Остался без ужина. Заморочили голову мелкие кражи, семейные скандалы. Словом, суета сует и всяческая суета.

Пришел дежурный, старший лейтенант милиции Тимофеев:

— Подрались у мусульманского кладбища, возле автозаправки. Четверо напали на троих. Все в нетрезвом состоянии.

— Задержали?

— Все здесь. Только у них не разберешься, кто прав, а кто виноват.

В комнате приема граждан шум и крик. Семеро здоровенных, изрядно подвыпивших мужчин кричат, суетятся, размахивают руками.

— Ты первый Мишку ударил.

— А кто крикнул: «Отойди, козел!»

— А ты меня зачем толкнул?

— Иди ты знаешь куда!

— Помолчите! — вмешался я, перекрывая возгласы спорящих.

Мужички, по-видимому, выяснили отношения не только посредством речи, но и, как мне показалось, небезуспешно путем «самого эффективного» кулачного разговора. Об этом свидетельствовали синяки, шишки, царапины и кровоподтеки на лицах собеседников.

Прикинул, у кого больше «медалей», учел сообщение Тимофеева, что четверо напали на троих, проанализировал состояние выяснения отношений в кабинете, и мне сразу стало ясно, кто прав, кто виноват. Прежде чем начинать разбирательство, прикинул я, надо рассортировать собеседников.

— Они на вас напали? — спросил я высокого черноволосого кудрявого мужчину лет сорока, в разорванной рубашке, с внушительным «фингалом» под левым глазом.

— А кто же еще? — пробасил он, прикрывая глаз, отворачиваясь к окну.

В ответ раздался дружный вопль негодования противной стороны.

Принял решение, отправляю предполагаемых зачинщиков драки в комнату временно задержанных. Начинаю брать объяснения с тех, кто больше похож на потерпевших. Бьюсь часа два. И чем больше беседую, тем больше ничего не понимаю: кто на кого напал, из-за кого начался весь сыр-бор… Исписано не менее 10 листов бумаги, а ясности не прибавилось ни на йоту.

Пока нет сомнений только в одном: обе компании под хмельком, кулаками размахивали те и другие. Вконец запутавшись прошу моих собеседников посидеть в комнате приема граждан. Привожу тех, кого принял за нападающую сторону. Тут меня и огорошили.

— Отпустите нас! Оставьте в покое! — кричали они. — Мы никаких заявлений писать не будем! Ничего нам не надо!

Что за чертовщина! Начинаю разговор и совсем перестаю что-либо понимать.

Решаю снова ввести всю компанию вместе. Иду в комнату приема граждан. Вот так номер! Тех, кто числился у меня потерпевшими уже и след простыл.

«Значит, — констатирую про себя, — нападающих я принял за потерпевших, а потерпевших посадил в комнату временно задержанных. Ну и дела!» Тем временем предполагаемые зачинщики драки пишут заявление о том, что заявлять ни о чем не желают, претензий никаких не имеют и просят отпустить их домой.