Библиотечка журнала «Советская милиция» 4(28), 1984 - [2]

Думается, эти произведения станут определенным вкладом в создание образа «автора Победы», как назвал маршал Жуков обыкновенного человека, который в крови и поту, в страданиях и лишениях победил страшного врага, принеся миру мир.

Петр Ситников ПО СЛЕДУ ОБОРОТНЕЙ Повесть

ПОИСК НАЧИНАЕТСЯ

1.

ВОТ КАК в жизни бывает. Уходит человек на пенсию, ищет покоя, а на него вдруг такое наваливается…

Последние дни на службе давались полковнику Золотову нелегко, он едва скрывал от окружающих свою безмерную усталость.

Держался, сколько мог, но скоро понял: все, больше так нельзя. Пока страдает он, а скоро будет страдать и работа. Этого допустить нельзя. Андрей Петрович написал рапорт.

Время словно остановилось. Вроде бы соскочил Золотов с бешено вертящейся карусели и огляделся вокруг. Поначалу он наслаждался отдыхом, а потом стало чего-то не хватать, в душе образовалась пустота, которая породила чувство неясной тревоги. Ну что ему не хватает?

И вот однажды он получил поздравительную открытку от фронтового товарища Захара Лебедева. Встревожила фраза: «Отскакал я, друже, свое…» Видно, крепко приболел Захар, самый близкий друг.

Сердце защемило от какого-то, еще неясного, предчувствия, нахлынувшей тоски. Из писем Золотов знал, что Лебедев уже несколько лет, как и он, жил бобылем. Значит, сейчас он один на один с болезнью, без поддержки родных и знакомых? Надо немедленно ехать. Утром отправился в кассы аэропорта, купил билет на самолет до Ленинграда. И вот встреча.

Вид старого приятеля не порадовал Андрея Петровича. Эх, годы-годы, да нездоровье еще обрушилось. Захар тяжело приподнялся с кресла, обнял гостя, похлопал его по плечу, прослезился.

— Давненько мы с тобой, Андрей Петрович, не виделись. Лет тридцать пять, не меньше? — справившись с волнением, заговорил он.

— С сорок третьего…

— Да… Было нам по тридцать, — стал припоминать Лебедев. Они уже сидели рядом. — Ты и сейчас еще выглядишь молодцом: бодрый, свежий… А я вот сдал. Одышка, проклятая, одолевает… Сердце поизносилось, стучит с перебоями…

Говорит отрывисто, громко, сам слушает внимательно, подавшись вперед, прикладывая ладонь к уху, одобрительно кивает большой полысевшей головой, задумчиво рассматривает собеседника.

— Не одинок я. Ко мне частенько заглядывают друзья. А на соседней улице, кстати, живет моя сестра, — он сразу успокоил Золотова. Перечислил тех общих знакомых, которые уже навестили его.

Вспомнили по случаю и о тех, с кем потеряли связь в годы войны.

— Не забыл нашего сослуживца по Северному Кавказу Федора Лукича Михеева? — поинтересовался Лебедев, и взгляд его стал пристальным.

— Еще бы! — тотчас же воскликнул Андрей Петрович. — Мне же пришлось перебрасывать его в тыл к противнику, в вашу бригаду. А позднее мы с тобой вместе разбирались с его провалом. Между прочим, ты же был в Горске начальником горотдела… Нового ничего не выяснил?

— Что тебе сказать? — Лебедев заворочался в кресле. — Тогда нам так и не удалось узнать что-либо определенное о его гибели… После освобождения города был арестован один подозреваемый фаэтонщик, но доказать его вину не удалось. В общем, свидетелем на суде выступила лишь супруга Михеева. Так вот, по показаниям арестованного и ее словам выходило, что Федор Лукич оказался жертвой какой-то провокации гестапо… Мы в отделе пришли к выводу, что его выдал предатель по фамилии Лисицкий. Потом Михеев рассчитался с ним где-то в лесу, когда узнал, кто он такой…

Золотов был в долгу перед погибшим. Когда-то на полевом аэродроме перед выброской он сказал: «Андрей Петрович, в нашем деле всякое может случиться… Если не вернусь с задания, разыщи Капу, жену, скажи, пусть она не ждет меня, устраивает личную жизнь так, как подскажет ей сердце».

Тогда, еще до прихода наших войск в Горск, Золотов был ранен. На лечение его отправили далеко в тыл. За это время фронт основательно продвинулся на запад. В водовороте событий он так и не выполнил пожелание товарища. Теперь, вспомнив об этом, невольно покраснел.

— Для меня в деле Михеева было как будто все ясно, да и время торопило, и материалы о его гибели я переслал в архив, — стал вспоминать Лебедев. — Но вот теперь, когда можно горячку не пороть, снова проанализировал по памяти все известные нам обстоятельства и обнаружил два существенных пробела…

— Какие? — гость весь напрягся, выжидающе посмотрел на Лебедева.

— Понимаешь, в адрес командования поступило письмо от заключенного, чудом избежавшего смерти… Его фамилия, насколько я помню, Новиков. Он сообщал о гибели в концлагере разведчика, и все говорило за то, что это был Михеев.

— А почему ты не до конца уверен? Разве автору письма не показали фотокарточку Федора Лукича?

— Не успели… Следователь уже не застал Новикова живым…

— Неужели Федор погиб в лагере? Почему там?

Лебедев забарабанил пальцами по подлокотнику кресла.

— По словам этого самого Новикова, больше других узники ненавидели врача-изуверку по прозвищу «Рыжая ведьма». Она брала у них кровь для фашистских госпиталей, а потом людей убивали. На днях ко мне заглянул старый товарищ по совместной работе в Германии. Там недавно ему пришлось допрашивать гестаповца, служившего во время войны в Горске в ведомстве нашего общего знакомого оберштумбанфюрера Ганса Кубека… Так вот этот палач от своего шефа слышал, что кровь у пленных и арестованных действительно брали и якобы этой секретной акцией занималась любовница начальника гестапо, которую никто из его подручных в лицо не видел. Он, правда, слышал, что ее вроде бы перебросили в нашу страну еще до войны, «Рыжая ведьма» в совершенстве владела русским языком, имела звание зондерфюрера, была награждена железным крестом.