Беззумный Аддам - [115]

Работа курьером на Адама имела свои плюсы – Зеб меньше бывал дома, и ему не приходилось выслушивать нытье Люцерны. Но и свои минусы – он меньше бывал дома, тем самым давая Люцерне пищу для жалоб. Она все время пилила его за то, что он избегал серьезных отношений: например, почему он так и не предложил ей проделать вертоградарскую брачную церемонию?

– Это когда вдвоем прыгали через костер, потом обменивались зелеными ветвями в общем кругу, а потом все вместе устраивали этакий благочестивый банкет, – поясняет Зеб. – Она очень хотела. Я говорил, что считаю это бессмысленным, пустым обрядом. Тогда она обвиняла меня в том, что я поставил ее в унизительное положение.

– Если ты считал это пустым обрядом, почему нельзя было согласиться? Может, она тогда успокоилась бы. И была счастлива.

– Ага, щаз, – говорит Зеб. – И вообще. Я просто не хотел. Не люблю, когда на меня давят.

– Да, она была права, ты избегаешь серьезных отношений.

– Ну, наверное. В общем, она меня бросила. Вернулась в ОП. И Рен с собой забрала. А потом я стал добиваться того, чтобы вертоградари вели более активную борьбу, и все развалилось.

– Меня в это время уже не было, – говорит Тоби. – Бланко выпустили из больбола, и он решил меня достать. Я стала опасной для вертоградарей. Ты мне тогда помог сменить личность.

– Да, у меня уже был многолетний опыт, – он вздыхает. – После того как ты ушла, ситуация обострилась. Организация вертоградарей стала слишком крупной и процветающей, и нас заметила ККБ. Они сочли нас чем-то вроде зарождающегося подпольного сопротивления.

Адам тогда использовал сад на крыше как конспиративную квартиру для беглецов из биотехкорпораций, и это начало доходить до ККБ; поэтому ККБ платила бандам из плебсвилля, чтобы они на нас нападали. Адам Первый, будучи пацифистом, отказался вооружать вертоградарей. Я бы научил его, как из детской картофельной пушки сделать вполне приличный метатель шрапнели для ближнего боя. Но Адам и слышать не желал. Для него это было аналогично святотатству.

– Ты смеешься надо мной, – говорит Тоби.

– Нет, я все рассказываю как есть. Что бы ни стояло на кону, Адам отказывался переходить в прямое наступление. Не забудь, он был первенцем; преподобный обрабатывал его с младенчества, и лишь гораздо позже мы с ним поняли, что старый козел – шарлатан и жулик. Но у Адама в мозгу накрепко засела потребность быть хорошим. Суперхорошим, а то Бог его не будет любить. Я так думаю, он собирался сделать все, что делал преподобный, только по правде: всем, чем преподобный притворялся, Адам собирался быть по-настоящему. На такое жизни не хватит.

– А в тебе, кажется, ничего такого нет.

– Нет, насколько я знаю. Я был отродьем дьявола, ты же помнишь. А значит, не обязан был вести себя хорошо. Адам этим пользовался: сам, своими руками он никогда не превратил бы преподобного в клюквенный кисель. Но он устроил все так, чтобы это сделал я. И все равно страдал комплексом вины: как ни крути, преподобный был его отцом, чти отца своего и мать свою, и все такое, даже если один из них зарыл другого под альпийской горкой. Адам считал, что обязан был все простить. Он много занимался самобичеванием. А когда он потерял Катрину Ух, все стало еще хуже.

– Она с кем-нибудь сбежала?

– Если бы. Корпорации решили подмять под себя торговлю сексом как чрезвычайно выгодное занятие. Они подкупили нескольких политиканов, добились легализации, основали «СексТорг» и заставили всех, кто работал в этой отрасли, влиться в него. Катрина сперва соглашалась, но потом они решили ввести ряд политик и процедур, которые она сочла неприемлемыми. Это они так выражались: «ввести ряд политик и процедур». Она как человек с принципами стала для них неудобна. От питона они тоже избавились.

– Ох, – произносит Тоби. – Какая жалость.

– Мне тоже было жалко. А уж Адаму… Он чах и хирел на глазах. От него словно кусок отрезали. Мне кажется, он мечтал когда-нибудь поселить Катрину в саду на крыше. Впрочем, из этого ничего не вышло бы. У нее были совершенно другие вкусы в плане одежды.

– Очень грустно.

– Да, это было очень грустно. Мне следовало проявить понимание. Вместо этого я спровоцировал ссору.

– Ох. Только ты?

– Ну, может, мы оба. Но это был бой без правил. Я сказал, что он – точная копия преподобного, только наизнанку, как вывернутый носок: им обоим всегда было глубоко плевать на окружающих. Все должно быть по-ихнему или никак. Он сказал, что у меня всегда были преступные наклонности, и именно поэтому мне глубоко чужды такие вещи, как пацифизм и необходимость жить в мире с самим собой. Я ответил, что своим бездействием он потакает силам, уничтожающим нашу планету, особенно Нефтекорпу и Церкви ПетрОлеума. Он сказал, что я лишен веры, и что Творец обязательно разберется с Землей, во благовремении, по всей вероятности – очень скоро, и те, кто должным образом сонастроен и питает истинную любовь к Творению Господню, не погибнут. Я сказал, что это эгоистическая точка зрения. Он сказал, что меня соблазнила земная власть и для меня главное – быть в центре внимания, совсем как в детстве, когда я намеренно испытывал границы.