Безжалостный - [27]

. Слова не нужны, когда ты можешь сказать всё, что хочешь двумя пальцами и твёрдым членом. Два человека могут полноценно разговаривать, используя только тела и обрывистые вдохи.

Холланд накрывает меня ладонью поверх джинсов и крепко сжимает пальцы. Блядь.

Она разговаривает на моём языке.

Вынимаю из неё пальцы и беру их в рот. Знание, что это я делаю её такой влажной, делает этот сливочный вкус ещё лучше. Слизав каждую каплю её возбуждения, я отступаю назад, созерцая. Жадно брожу взглядом по её телу, пока решаю, как сегодня хочу поиграть с ней.

— Пойдем со мной, — командую я и беру её за руку, переплетая наши пальцы, на моих всё ещё её аромат и влага от слюны. В спальне, я веду её к своему ночному столику, выдвигаю ящик и достаю длинную синтетическую красную верёвку. Перекинув её через локоть, начинаю раздевать Холланд.

Кончиками пальцев провожу по её коже, слегка касаясь, прежде чем берусь за запястья и завожу их ей за спину. Я обматываю вокруг них верёвку, надежно связывая.

— Расставь ноги, — указываю я и раздвигаю её ноги своей, расставляя на ширину плеч. Я опускаю оставшуюся верёвку, пропускаю её между ягодицами, скользя между бёдер, и натягиваю вверх, через живот, в ложбинку между грудями. Немного тяну её, убеждаясь, что она скользит между складочек, а затем трижды обматываю вокруг шеи и завязываю на узел. Она выглядит потрясающе в таком связанном виде. Чем больше она двигается, тем сильнее верёвка трётся о её задницу и клитор. И, конечно, если она будет слишком сильно сопротивляться, верёвка затянется вокруг её нежного горла, удушая. И для того, чтобы это произошло, не потребуется много времени.

Я становлюсь позади неё, прижимаясь грудью к её спине, и обнимаю, сразу находя соски. Она стонет, когда я накрываю её грудь и начинаю нежно пощипывать твёрдые вершинки. Прохожусь языком вверх по её шее, покусывая пульсирующую точку. Она вжимается в меня попой, извиваясь. Я снова дёргаю за верёвку, отчего она ещё глубже выпивается в её складочки.

— Ты делаешь мою верёвку мокрой, Холланд? — спрашиваю я, моё дыхание опаляет её кожу в месте, где плечо переходит в шею. Она не отвечает, и я дёргаю немного сильнее.

Она стонет и вздыхает, расслабленно откидывая голову назад на мою грудь.

 — Да, — выдыхает она. — Да.

— Отлично, — я отступаю в сторону и она оступается, дёргая верёвку, в результате чего та затягивается. То, как она сжимает её грудную клетку, заставляет мой член пульсировать в штанах. Тихий, хныкающий звук удовольствия срывается с её губ, подливая топлива в уже полыхающий огонь. Моя камера начинает делать снимки, как только мои пальцы к ней прикасаются. Красный цвет верёвки потрясающе контрастирует с молочно-белым тоном её кожи. Не могу дождаться, когда увижу этот снимок на своей стене. Но ещё большее нетерпение вызывает нужда взять её, так красиво обернутую моей верёвкой.

— Я хочу трахнуть тебя именно так, — говорю я, мой голос такой хриплый от потребности, что меня практически не слышно. Я бросаю камеру на кресло, хватаю её за талию и поднимаю, укладывая поперёк кровати. То, как она лежит, — яркие волосы раскиданы по белоснежным простыням, руки над головой, выставляя упругую грудь вперёд — идеальная картина, но я не тянусь за камерой. Я тянусь к ней. Нежной. Восхитительной. Безупречной.

Я раздвигаю её ноги, ложусь между ними и спускаюсь ниже к бёдрам. Воздух, наполненный её ароматом, опьяняет. Прохожусь языком по верёвке, впивающейся в её гладкие складочки, и прижимаюсь к ним губами. Она начинает брыкаться, и верёвка грубо и горячо трётся о её самую чувствительную плоть. Я сдвигаю её в сторону, позволяя ей скользить по внутренней стороне бедра, и начинаю медленно целовать, облегчая её состояние. Темп намеренно дразнящий. Мучительный.

— Блядь, — шипит она, — да. — Она сопротивляется, пытаясь высвободить руки, но только крепче затягивает ловушку на своей шее. Не могу дождаться, когда увижу отметину, что, без сомнений, останется от верёвки, клеймя её горло. Я наслаждаюсь выражением её лица, вызванным трением и врезанием верёвки в её плоть. Безумно красиво.

Я продолжаю стоять на коленях и жадно вылизываю, целуя и гладя, до тех пор, пока её тело не становится напряжённым и неподвижным. Она шипит моё имя и дёргает бёдрами, резко натягивая верёвку.

Оставив последний поцелуй, я отстраняюсь от неё и ставлю руки около её плеч, мой член находится напротив мокрого входа. Как бы мне не хотелось, я не толкаюсь в неё. Вместо этого, я жду, наблюдаю, как она приходит в себя поле оргазма. Блеск её глаз увлекает. Я готов смотреть на неё всю ночь.

— Дженсен, — бормочет она. — Пожалуйста.

— Пожалуйста, что? — я слегка касаюсь её щеки костяшками пальцев.

— Ты мне нужен.

Я знаю, что она ссылается на мой член. Ей необходима моя длина и толщина, чтобы я наполнял её, растягивал, вколачивался в неё. Но мои лёгкие сжимаются и челюсть напрягается, пока я повторяю в голове её хриплые слова. Ты мне нужен. И всё, о чём я могу думать… Ты тоже мне нужна.

 

24

Холланд

Дни перетекают в недели, сливаясь и размываясь. Время искажается, когда я в постели Дженсена. Я не знаю точно, когда это произошло. Не знаю как. В какой-то момент мы достигли какой-то негласной договорённости. Каждую ночь, когда я заканчиваю смену в пабе, я прихожу к нему. Мы безумно трахаемся, пытаясь очистить сами себя от того, как мы жаждали друг друга, пока были в разлуке. Он готовит, и мы вместе едим и пьём. Мы разговариваем, наши беседы лёгкие и никогда не пересекают ту невидимую границу, которую мы молча установили, держа наши личные жизни отдельно. Затем Дженсен берёт свою камеру, связывает меня своими игрушками, и мы проводим остаток ночи, забывая о причинах, заставляющих нас снова и снова искать утешение в телах друг друга. Иногда я остаюсь на всю ночь. Большинство ночей наоборот. Мои выходные только для меня, и мы не видимся в эти дни. Я не спрашиваю его, что он делает в то время, пока меня с ним нет, и он не предлагает мне эту информацию, в свою очередь не спрашивая, чем занимаюсь я. Кажется, это понимание работает хорошо для нас обоих.