Безымянные тюльпаны. О великих узниках Карлага - [11]

Ванда тоже написала письмо вождю. И хотя ответа не получила, ее в расстрельный список не внесли. Отбывая срок в Карлаге, она показала себя добросовестным работником и на рытье каналов, и на пастьбе овец… Но больше всего она сделала для Карлага, работая в культурно-воспитательном отделе управления. До 1943 года в лагерных отделениях по сути не использовались стационарные и передвижные киноустановки, да и было их — с гулькин нос. Благодаря стараниям Ванды и ее подруги Любови Бабицкой уже к 1945 году в Карлаге было смонтировано 26 киноустановок, которые за год демонстрировали в среднем от 1300 до 2500 киносеансов. Москва привыкла к многочисленным заявкам Ванды Росоловской на новые фильмы и охотно откликалась на них. В 76 клубах, «красных» уголках, а то и прямо в столовых Карлага постоянно демонстрировались такие фильмы как «Петр Первый», «Ленин в Октябре», «Волочаевские дни», «Депутат Балтики», «Богатая невеста», «Веселые ребята»… Кстати, Любовь Бабицкая была ассистентом режиссера на съемках этого фильма, и заключенные всегда с интересом слушали ее рассказы о Леониде Утесове, Любови Орловой, Григории Александрове… Казалось, это было недавно, а ведь это было так давно… Специально для заключенных-шахтеров Ванда как-то «выбила» документальный фильм «Горняки», посвященный великому трудовому подвигу Алексея Стаханова, а затем организовала его обсуждение в библиотеках.

…Ванда порой встречалась с Любовью Бабицкой у фонтана в сквере близ здания управления в Долинке. Они усаживались на скамейке, и при дуновении ветра тысячи свежих капель от струй фонтана освежали их лица. Они ждали весенней оттепели и дождались-таки больших перемен после Великой Победы. Они приехали в Москву поездом на рассвете под звуки маршей, надеясь, что их больше не тронут, что они с головой уйдут в проблемы развития советского кино… Так оно и произошло. Пройдя ужасы сталинских лагерей, подруги сохранили себя для спокойного труда и новых фильмов. В 1956 году они были реабилитированы, и пламя новой жизни охватило их жизнелюбивые души.

Глава четвертая Правда Фибиха

Корреспондент фронтовой газеты Даниил Владимирович Фибих хотел писать правду и только правду. Василий Гроссман ему сказал:

— Ты что, с ума сошел? Военная газета — это агитка, а не литература. Тут все надо писать так, чтобы других учить, как стоит жить, каким быть на фронте, подвиги как совершать… Своего Матросова ищи и не ошибешься!

Но «своего Матросова» искать Даниил Владимирович не захотел. Он видел совсем другое на фронте, чем писали в газетах, а выдумывать ему сплошь героические подвиги и будни, чтобы отличиться, не хотелось.

— Ну, тогда делай записи для будущих книг и молчи, — посоветовал ему Гроссман. — Придет время — напишешь, как тебе душа диктует.

Так появились фронтовые дневники Даниила Фибиха. Он писал их впрок, и никто из коллег не мешал ему ни в землянках, ни в деревянных домах, общежитиях, ибо все думали, что он «строчит» в газету. И все же нашелся некто, кто настучал в штаб, что Фибих делает такие записи в дневниках, в которых порочит фронтовую действительность и советских солдат-героев великой битвы. И вот уже Фибиха вызывают в штаб, к самому генерал-лейтенанту Мехлису. Он едет туда неосведомленный, так как ему никто не говорит, зачем вызывают. В дороге он фантазирует, что ему будут вручать награду… Ведь он не раз и не два вместе с солдатами поднимался в бой с наганом в руке, освобождая сожженные фашистами села и поселки, станции и города… Он одним из первых ворвался в подмосковный Клин и был поражен зверством фашистов. Почти все дома были разрушены, сожжены. Даже дом-музей Петра Ильича Чайковского пострадал от варварского нашествия и присутствия фашистов — ворота повреждены въезжавшим сюда немецким танком, пристройки сожжены, экспонаты разворованы. Бюст Чайковского разбили, отколотив ему нос и уши…

Притом в некоторых селениях Фибих встречал людей, враждебно настроенных к Красной Армии. Крестьяне отказывались пускать к себе голодных, промерзших командиров и бойцов, предлагали им сдаваться в плен к немцам: «Там вас накормят». Одному политработнику крестьянин сказал: «Отдай мне свои часы — получишь хлеб». Политработник, умирающий от голода, снял с руки свои часы и отдал. Крестьянин вынес ему небольшую краюшку хлеба.

Так что не все советские люди были патриотами. Да и политработники нередко встречались какие-то «серые, им часто не хватало и военной, и общей культуры». Да какой же это пример для бойцов, какое их воспитание, если офицер-политработник ходит пьяным, матерится, оскорбляет рядовых, грубо пристает на виду у всех к девушкам…

С подобными мыслями ехал Даниил Владимирович на встречу со Львом Захаровичем Мехлисом, тогда генерал-лейтенантом, членом Военного Совета фронта. И, наконец, эта встреча состоялась. Вот как описывает ее сам Фибих:

«Поставив чемодан у порога, по всем правилам военной субординации доложил я о своем прибытии.

— Садитесь, — сказал Мехлис, не вставая из-за стола и вглядываясь в меня словно бы с любопытством. — Скажите, вы писатель?

— Писатель, товарищ генерал-лейтенант, — ответил я, усевшись за длинный стол.