Безымянные тюльпаны. О великих узниках Карлага - [102]

Хотелось в это верить. Но время шло, ничего не менялось в джезказганском лагере. Вокруг — оборванные до лохмотьев заключенные, почти все с бледными лицами, черными мозолистыми руками, тощие от недоедания и недосыпания… Особенно тяжело приходилось зимой — наледь, ветер, дующий из Бетпакдалы, пронизывающий до костей… Пока дойдешь с группой заключенных до обогатительной фабрики, последние силы потеряешь… Не зря в 1954 году в джезказганском лагере началось знаменитое восстание заключенных. В своей книге «Звериада» Кекушев характеризует его как политическое, целенаправленное, в отличие от некоторых авторов книг о Степлаге, которые считают, что в основе этого восстания была тяга зэков-мужчин в женскую зону. Нет, восстание возникло не из желаний плоти. Кекушев пишет: «На состоявшемся митинге в столовой был выбран штаб. Начальником штаба стал бывший полковник Кузнецов». Вот этот штаб и выработал стратегию восставших, а также выдвинул требования заключенных. На столовой были написаны лозунги крупными буквами, чтобы их могли видеть и вольные: «Требуем приезда члена ЦК», «Требуем пересмотра наших дел». В лагере выходила собственная газета, работал собственный радиоузел. В материалах высмеивались лагерные начальники, рассказывалось о требованиях заключенных, недовольных сталинизмом. Сам Кекушев, характеризуя обстановку в Кенгире тех лет, пишет:

«В 1948–1949 годах сталинизм решил повторить то, что удалось сделать в 1937 году. Но люди стали другими. Они уже не хотели больше жить в постоянной атмосфере страха и насилия. Они отказывались верить в то, что для блага будущего необходимо держать в лагерях миллионы людей».

Для подавления восстания в Кенгире были брошены солдаты, танки, самолеты. Как рассказывал мне узник Степлага Иван Иванович Карпинский, более пяти тысяч заключенных было убито. Остальных вывезли в степь и бросили их на песок лицом к земле. Среди них был и Николай Львович Кекушев, чудом уцелевший в этом кровавом свинцовом аду.

Лагерь расформировали, заключенных разбросали по всему Гулагу. Кекушева отправили на вечное поселение в Балхаш на медеплавильный завод, в бригаду по ремонту станков… Может быть, так и остался бы навечно Николай Львович в ссылке, если бы за него не хлопотали знаменитые летчики — его товарищи, побратимы… Характерно в этом отношении письмо на имя Генерального прокурора СССР Р.А. Руденко, подписанное Героями Советского Союза, авиаторами Водопьяновым, Шевелевым, Ляпидевским, Алексеевым, Слепневым и полковником авиации в отставке Чухновским. Они обратились к Руденко с просьбой пересмотреть надуманное дело бывшего бортмеханика Главсевморпути Н.Л. Кекушева, осужденного в 1949 году. В письме они сообщали:

«Мы знаем Кекушева по работе и лично в жизни с первых дней освоения Арктики (1932 г.). В многочисленных полярных экспедициях т. Кекушев проявил себя как человек, преданный нашей Родине, выполнявший труднейшие и опасные полеты, не считаясь ни с какими трудностями. За свою работу т. Кекушев неоднократно удостаивался высоких правительственных наград.

Н. Кекушев — единственный оставшийся в живых член экипажа летчика Головина П.Г., Героя Советского Союза — первые советские люди, достигшие Северного полюса.

В Великую Отечественную войну т. Кекушев совершил 76 боевых вылетов и ряд ответственных полетов в Арктику: в 1947–1948 гг. он участвовал в высокоширотных экспедициях Главсевморпути.

Мы не можем поверить, что человек, которого мы знаем, в течение 20 лет, может быть виновен в предъявленных ему тягчайших преступлениях. Просим Вас пересмотреть дело Кекушева в его присутствии.

Мы убеждены, что, ответив лично на предъявленные обвинения, он сможет реабилитировать себя и вернуться к авиационной работе на пользу и благо нашей Родины».

Конечно, Руденко не снизошел до Кекушева, но 2 июня 1956 года пришла долгожданная реабилитация. Ему возвратили ордена, кроме ордена Красного Знамени Хорезма. Этот орден, как и многочисленные фронтовые медали, бесследно исчез…

Начальник Полярной авиации М.И. Шевелев, довольный реабилитацией Кекушева, сразу назначил его инженером отряда вертолетов… Но проработал Николай Львович не много, стало пошаливать сердце: сыграли свою роль всевозможные житейские невзгоды, преследования бериевцев, лагерные мучения. Как только вспоминал умытый кровью Степлаг, расстрел товарищей-заключенных, сразу хватало болью сердце и дыхание срывалось. Однажды после командировки на Диксон начался сильный приступ стенокардии, Кекушев попал в больницу Аэрофлота, а затем его направили в санаторий. «Все, прощай, браток, — подумал о себе. — Силы на исходе…»

Как-то на скамью, где в тени деревьев расположился Кекушев, присела незнакомая девушка. Разговорились. Спокойное Черное море дышало прохладой, настроение у Кекушева поднялось, и он стал вспоминать свой трудовой путь. Девушка с интересом слушала его, а затем сказала:

— Славную жизнь вы прожили, Николай Львович, 30 лет только в Полярной авиации. А сколько натерпелись в лагерях! Почему бы вам об этом не написать книгу?

Н.Л. Кекушев позже не раз вспоминал совет незнакомки. И однажды не выдержал — купил авторучку, пакет белой бумаги, пришел домой и сразу за стол. Строки бежали быстро, как ветры Бетпакдалы. Мысли не покидали его даже по ночам. Николай Львович писал: