Безымянная тропа - [26]

― Я сказал, посмотрим, ― отрезал он, и в этот раз она поняла, что ей лучше заткнуться.

Когда это началось, гадал он… с первой просьбы купить новую куклу? Так рано? И так будет продолжаться всегда; новый дом, затем новая кухня для дома, новая одежда и украшения; никогда не удовлетворена. Ровно до того дня, пока она не устанет от своего мужа, не ляжет и не станет заниматься отвратительными вещами со следующим мужчиной так же, как и делала ее шалава мать. На краткий миг перед его глазами вновь возникло изображение Саманты, лежащей на полу их гостиной с рукой их соседа, засунутой в переднюю часть ее джинсов, прямо в трусики, касающуюся ее самых интимных мест, насаживающую ее на пальцы, будто это ничего не значило. Словно они просто пожимали руки. Отвратительная, грязная, порочная…и что он сделал, когда обнаружил ее, лежащую там?

Ничего.

И, пока она барахталась, пытаясь убрать непристойную руку их соседа и в то же время сесть прямо и оправиться, он все еще ничего не сказал, даже пока смотрел, как вся его жизнь рушится в один момент.

Пол, их сосед, прошел прямо мимо него и сквозь входную дверь, не произнеся ни слова.

Даже тогда; ничего.

Он понял это почти сразу. Он не был мужчиной. Больше нет. Спасибо ей. Он был им раньше, но она сбила его с пути, выбила из колеи, лишила его мужественности до такой степени, что парень даже не мог поднять руку на мужчину, который осквернил его дом и совратил его жену. Единственным утешением, за которое он цеплялся, было тем, что они оба отправятся в ад и будут вечно гореть в агонии за то, что сделали с ним. Ибо так изложено в заповедях, написанных самой рукой Господа на каменных табличках, что последний будет судить всех прелюбодеев.

А когда все закончилось, она даже не взглянула на него, вероятно, не смогла. Не сказала ни слова, просто застегнула молнию на джинсах, затем прошла на кухню и стала мыть посуду, уставившись вперед. Он смотрел на нее какое-то время, в его голове метались мысли, его подташнивало, он не мог придумать, что сказать. В тот момент, когда он обнаружил свою жену и соседа вместе, он понял, что все, во что он верил до того, было ложью.

Вероятно, он был виновен, так как поместил свою жену на пьедестал, он знал это теперь, но не это ли и должен делать муж: любить ее, обожать, поклоняться ей? Она доказала, что абсолютно недостойна этой любви. Его взгляд упал на подставку с ножами, и секунду он всерьез размышлял, а не взять ли самый большой и не вонзить ли его острый конец глубоко в мягкую плоть в задней части ее шеи. Он был уверен, что сделал бы это, если бы дело не было бы в маленькой Линдси. Он не мог оставить ее с мертвой матерью и отцом, отбывающим пожизненное заключение.

В конце концов, он был не способен соединить слова вместе в предложение. Его голос надломился.

― Почему? ― спросил он ее писклявым и хныкающим голосом, который он ненавидел, так как был на грани того, чтобы заплакать.

― Иисус Христос! ― она швырнула тарелку на столешницу. Как она может злиться? ― Тебе надо спрашивать «почему»? Ты не имеешь понятия, да? Ты не мужчина, ты чертов робот, ― а затем она разразилась слезами. ― Я в ловушке! ― заключила она, прежде чем вихрем понеслась из кухни и промаршировала вверх по лестнице в их спальню, захлопнула дверь позади себя, как неблагодарный подросток.

Той ночью он спал на диване, хотя, конечно же, не спал вообще, просто лежал без сна, мучая себя, проигрывая в уме воспоминание о гребанной руке соседа в трусах жены, о его толстых пальцах, похороненных глубоко внутри нее. Он думал и думал об этом, гадая, как много раз они проделывали это, пока он работал допоздна. Как часто он возвращался со смены, чтобы обнаружить ее спокойно готовящей ужин, когда семя другого мужчины вытекало из нее? Был ли их сосед единственным или же была очередь мужчин, для которых он был посмешищем? Сколько еще их было? Осознание того, что он никогда не узнает, врезалось в него внезапной грустью, и он знал, что для него нет пути назад.

Он никогда не возвращался на супружеское ложе.

Условия развода превратились в настоящий скандал. Он согласился с ее предложением оставаться «цивилизованными» ради блага их дочери, хоть это слово и не относилось к ней. Вместо «моя жена шлюха и изменщица», причиной были указаны «непреодолимые разногласия», полезная идея от ее адвоката, чтобы их дочь не узнала, что ее мать грязная шалава. Так что он придерживался этой версии, но был идиотом. Они использовали его исключительно естественную заботу о дочери против него и забрали у него ребенка. Было решено, что она останется со своей матерью, а ему приказали покинуть семейный дом; его дом, где он провел значительную часть своего свободного времени, обустраивая его. Он не был тем, кто раздвинул свои ноги перед незнакомцем в том доме, так почему здание останется у его жены?

Но это ему пришлось платить, чтобы жена и дочь жили так же хорошо, как они и привыкли, в то время как он питался фасолью на тосте и яичницей в дерьмовой однокомнатной квартире, так как он никогда особо и не умел готовить, и у него не было денег на нормальную еду.