Безымянная трилогия - [35]

С ограниченной территорией корабля я познакомился ещё перед отплытием. Но тогда я в любой момент мог бежать, даже если бы мне для этого пришлось прыгнуть в воду и вплавь добираться до берега.

Я попал в плывущее неведомо куда замкнутое пространство, окруженное враждебной, беснующейся стихией.

Больше всего меня раздражает почти постоянная качка, которая лишает аппетита, вызывает тошноту. Качка иногда становится настолько сильной, что ящики и мешки в трюмах начинают перемещаться с места на место. Я чуть не оказался раздавленным между сорвавшимися с места ящиками, которые с треском сшиблись друг с другом прямо на том месте, где я только что дремал. Я отскочил в последний момент, предупрежденный об опасности скрипом досок об пол. Ящики расплющили лишь кончик моего хвоста — после этого он опух и посинел.

Отправляясь в путешествие, я не рассчитывал на то, что мне придется провести столько времени в огромной железной коробке. До сих пор я не знал, что такое ожидание и нетерпение, а теперь, напуганный и злой, ошалело мечусь по всему кораблю, мечтая ступить на твердую землю — землю, которая не качается, не вибрирует, не гудит.

Море успокаивается — качка стихает и становится вполне сносной. И вдруг снова перемена погоды. Корабль накреняется, стальные стены трещат под напором ударяющей в них водяной массы. Кажется, что судно вот-вот рассыплется. В трюмах становится очень душно, воздух сильно наэлектризован. Шерсть встает дыбом, вызывая неприятный зуд во всем теле, а с вибриссов при любом прикосновении к полу и к ящикам сыплются мелкие искорки. Сорвавшиеся с мест ящики и мешки ездят по полу во всех направлениях, катаются, опрокидываются.

Большая часть ошеломленных, перепуганных крыс прячется в самых труднодоступных уголках — в трубах и вентиляционных штреках, рядом со шпангоутами и ближе к килю, в стенных нишах, среди тяжелых, неподвижно закрепленных грузов. Твердый пол под лапками дает хотя бы временное ощущение безопасности, хоть какой-то шанс на выживание.

Со всех сторон доносятся треск, скрип, вой ветра, глухие удары волн. Крысы не выдерживают напряжения, они покидают свои укрытия в поисках более тихих, более спокойных мест. Но таких мест просто нет. Сила инерции кидает их под движущиеся по полу ящики.

На расползающихся в стороны лапках безвольно, как неодушевленные предметы, ползут крысы по дну трюма. Они с трудом добираются до тех мест, которые кажутся им хотя бы относительно безопасными,— до щелей между наполненными сахаром мешками. Неожиданно лопается трос, и мешки падают прямо на ползущего под ними самца, буквально размазав его по полу.

Буря продолжается. Я устал, и эта усталость становится все сильнее и сильнее. Я погружаюсь в полусонное состояние, и лишь особенно сильные удары по корпусу корабля время от времени будят меня. Сознание того, что бежать некуда, что во всех судовых помещениях происходит то же самое, лишает меня способности двигаться и заставляет крепче прижиматься к твердой поверхности вентиляционного канала. Надо ждать.

Я просыпаюсь. Буря все ещё продолжается, но последствия качки меня больше не мучают. Организм приспосабливается быстро. Возвращается чувство равновесия, и мне уже не страшны неожиданные толчки и крен палубы под ногами. Слух уже привык к рокоту волн, к ударам и к скрипу стальной обшивки. Даже передвижение среди переворачивающихся и беспорядочно движущихся то туда, то сюда мешков, ящиков и бочек уже кажется не таким сложным, все становится настолько привычным, как будто я с самых первых дней жизни лавирую между постоянно угрожающими мне ожившими предметами. Буря заканчивается, люди спускаются в трюм и связывают лопнувшие тросы, закрепляют сорвавшиеся с мест ящики, уносят разорванные мешки.

Я привыкаю к постоянной качке, я просто перестаю её замечать, считая теперь нормальным состоянием то, что ещё недавно так пугало. Даже вибрация винта и вой вентиляторов, с шумом загоняющих воздух в трубы, уже не производят на меня никакого впечатления.

Я все время жду момента, когда судно пристанет к берегу. Может быть, именно поэтому я так часто выхожу по ночам на палубу и, устроившись между бухтами свернутого каната и якорными цепями, вслушиваюсь в шум моря и свист ветра.

Скоро это случится, я уже предчувствую этот момент. Я сбегу на берег по швартовочному канату или по трапу, и начнутся новые странствия — вперед, куда глаза глядят. Зачем все это? В поисках пропитания? Но ведь на корабле полно еды. Еды хватало и в покинутых мною городах. Часто её было больше, чем я мог съесть, чем могли съесть все жившие там крысы. Я беспокойно бегаю по холодному полу трюма. Жажда странствий охватывает меня все сильнее и сильнее.

Корабль стоит у самого входа в порт. Ночью я выхожу на палубу и с бухты свернутого каната вижу огни на берегу. Дующий с суши ветер приносит с собой волнующие запахи огня, дыма, пепла, пыли. Я знаю эти запахи. Я очень хорошо помню их.

Беспокойство, неуверенность… Из чужого города долетают отзвуки взрывов, детонации разрывающихся снарядов, выстрелов. Только ближайшие к берегу постройки выглядят безопасными, неподвижными, темными, вымершими.