Безымянная могила - [34]
Других пригодных для использования документов: договора купли-продажи или карточки регистрации новых владельцев — обнаружить не удалось. В то время как очевидно, что в картотеке действующих данных должна быть и карточка, которая, по логике вещей, отменяла бы договор о продаже, заключенный между Ананией из рода Квириния и Ананией из рода Симона. В то же время в тайном архиве обнаружился подробно проанализированный выше послуживший мне отправной точкой документ (приложение номер 1).
Подведение итогов: вскрытые факты недвусмысленно показывают: земельный участок, о котором идет речь, являлся некультивируемой недвижимостью Синедриона; когда он стал собственностью Совета, выяснить не удалось, — видимо, соответствующий документ как утративший силу был уничтожен по прошествии тридцатилетнего срока. Новым его владельцем стал некто Анания из рода Квириния, купивший участок за тридцать сребреников; следующий владелец — Анания из рода Симона, цена покупки — двенадцать сребреников. Этим я дал исключающий сомнения ответ на вопрос, поставленный в третьем пункте поручения, и одновременно на вопрос пятого пункта, касающийся роли Синедриона. На четвертый вопрос, опираясь на вскрытые факты, правда не подтвержденные документами, я со всей уверенностью отвечу: карточку учета мог засекретить, то есть изъять ее из действующей картотеки и перенести в тайный архив, только и исключительно первосвященник Анания. Этот факт уже сам по себе достаточен для того, чтобы вышеозначенный участок стал не подлежащим отчуждению и сдаче в аренду. В заключение упомяну — не делая из этого никаких выводов и не подталкивая к какому-либо выводу читающих этот отчет: в канцелярии Синедриона, в картотеке «Прочие распоряжения», я обнаружил распоряжение со штампом «Секретно», подписанное первосвященником Каиафой (приложение номер 11). Этим распоряжением лекарю Синедриона предписывается приложить все усилия для лечения некоего Иуды из рода Квириния. Напоминаю: на решении о выплате денег, равно как и на чеке выплаты наличными, фигурирует имя Иуды. В свете этих фактов бросается в глаза совпадение выплаченной ему суммы и цены участка при первой его продаже — тридцать сребреников, а также то обстоятельство, что и находившийся на излечении Иуда, и купивший землю Анания были из рода Квириния. На вопросы, поставленные в первом и втором пунктах поручения, может дать ответ завещание Анании — если оно обнаружится и если мы убедимся в его подлинности.
Дата
Эксперт (подпись неразборчива)
Дамаск.
Прямая улица
Дидим постучался, вошел, почтительно поклонился старухе хозяйке, спросил: не найдется ли для него местечка переночевать? Сказал, что держит путь на восток, намеревается, если Бог даст, добраться до Индии. И еще сказал: в меру скромных своих возможностей оплатит любезность. Старуха смотрела на него сначала с недоумением, потом с подозрением.
— Здесь не постоялый двор, господин, в городе постоялых дворов полно, чего бы тебе туда не пойти?
— Денег у меня не так много, — ответил Дидим, — а Индия далеко, не один раз придется искать пристанище на ночь.
— Если даже и так, — изучающе смотрела на него старуха, — почему ты решил ночевать именно у меня? Дом наш, как видишь, невелик, семья большая, свободной лежанки нету. Ступай к другим, кто побогаче, на этой улице таких много.
— Богатые и запросят больше, чем я могу заплатить, уважаемая, — сказал Дидим, показывая старухе свой кошелек. — А я и циновкой обойдусь, где-нибудь в уголке, и буду благодарен за это. Старуха щурясь взглянула на кошелек, перевела взгляд на Дидима.
— Чудной ты человек. А если ты нас ограбить собрался? В нынешние времена всяко бывает. Ишь, в Индию он путь держит!.. Зачем тебе идти невесть куда? И почему я должна тебе верить?
— Брата я своего разыскиваю. Никаких доказательств, чтобы ты мне поверила, предъявить тебе не могу. Вот, если хочешь, возьми мой кошелек, держи у себя до рассвета. Старуха покачала головой, посмотрела на кошелек, посмотрела на Дидима, пробормотала хмуро:
— В такие времена рассчитывать, чтобы тебя просто так, за красивые глаза привечали… — Потом крикнула куда-то в горницу: — Тут один человек заночует в сенях у нас, принесите кто-нибудь циновку похуже! — И взяла у Дидима кошелек. — Чужак, он ведь что хочет, то и скажет, а нам тут жить, господин.
— Открыла кошелек, заглянула в него, потом, уже не таким враждебным тоном, сказала: — Кошелек твой спрячу куда-нибудь до рассвета. Утром насчет оплаты договоримся. Подойдет?
— Спасибо. Хлопот вам со мной не будет, — кивнул Дидим. Старуха ушла в дом. Вскоре из горницы выбежал мальчуган, неся свернутую в рулон циновку.
— Вот, — сказал он, бросив ее на земляной пол. Потоптался, с испугом и любопытством тараща глаза на странника, потом повернулся и исчез. Дидим огляделся, ища, где ему устроиться, чтобы не быть на дороге. Потом решил, что лучше всего постелить циновку снаружи, у стены дома, рядом со входом. Под открытым небом он еще ни разу не спал, пора привыкать. Поднял циновку, выйдя из дому, развернул ее, расстелил в пыли. Сел, прислонившись спиной к стене дома.
В сборник входят наиболее значительные рассказы венгерских писателей семидесятых годов (Й. Балажа, И. Болдижара. А. Йокаи, К. Сакони и др.). разнообразные по своей тематике. В центре внимания авторов рассказов — события времен второй мировой войны, актуальные темы жизни сегодняшней Венгрии, моральная проблематика.Все рассказы на русском языке публикуются впервые.
В книгу вошли пять повестей наиболее значительных представителей новой венгерской прозы — поколения, сделавшего своим творческим кредо предельную откровенность в разговоре о самых острых проблемах современности и истории, нравственности и любви.В повестях «Библия» П. Надаша и «Фанчико и Пинта» П. Эстерхази сквозь призму детского восприятия раскрывается правда о периоде культа личности в Венгрии. В произведениях Й. Балажа («Захоронь») и С. Эрдёга («Упокоение Лазара») речь идет о людях «обыденной» судьбы, которые, сталкиваясь с несправедливостью, встают на защиту человеческого достоинства.
Роман Дмитрия Конаныхина «Деды и прадеды» открывает цикл книг о «крови, поте и слезах», надеждах, тяжёлом труде и счастье простых людей. Федеральная Горьковская литературная премия в номинации «Русская жизнь» за связь поколений и развитие традиций русского эпического романа (2016 г.)
Роман «Испорченная кровь» — третья часть эпопеи Владимира Неффа об исторических судьбах чешской буржуазии. В романе, время действия которого датируется 1880–1890 годами, писатель подводит некоторые итоги пройденного его героями пути. Так, гибнет Недобыл — наиболее яркий представитель некогда могущественной чешской буржуазии. Переживает агонию и когда-то процветавшая фирма коммерсанта Борна. Кончает самоубийством старший сын этого видного «патриота» — Миша, ставший полицейским доносчиком и шпионом; в семье Борна, так же как и в семье Недобыла, ощутимо дает себя знать распад, вырождение.
Роман «Апельсин потерянного солнца» известного прозаика и профессионального журналиста Ашота Бегларяна не только о Великой Отечественной войне, в которой участвовал и, увы, пропал без вести дед автора по отцовской линии Сантур Джалалович Бегларян. Сам автор пережил три войны, развязанные в конце 20-го и начале 21-го веков против его родины — Нагорного Карабаха, борющегося за своё достойное место под солнцем. Ашот Бегларян с глубокой философичностью и тонким психологизмом размышляет над проблемами войны и мира в планетарном масштабе и, в частности, в неспокойном закавказском регионе.
Сюжетная линия романа «Гамлет XVIII века» развивается вокруг таинственной смерти князя Радовича. Сын князя Денис, повзрослев, заподозрил, что соучастниками в убийстве отца могли быть мать и ее любовник, Действие развивается во времена правления Павла I, который увидел в молодом князе честную, благородную душу, поддержал его и взял на придворную службу.Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
В 1977 году вышел в свет роман Льва Дугина «Лицей», в котором писатель воссоздал образ А. С. Пушкина в последний год его лицейской жизни. Роман «Северная столица» служит непосредственным продолжением «Лицея». Действие новой книги происходит в 1817 – 1820 годах, вплоть до южной ссылки поэта. Пушкин предстает перед нами в окружении многочисленных друзей, в круговороте общественной жизни России начала 20-х годов XIX века, в преддверии движения декабристов.