Безупречный парень c Чистопрудного бульвара - [16]

– Так-так-так! Ха-ха! Ха-ха-ха! А ты, дочура, я смотрю, времени не теряешь! Уже внуков нам с мамулей делаешь, а? – расхохотался отец. От его сочного раскатистого хохота, казалось, трясутся стены.

– Папа, – запунцовела Софья, – все совсем не так, как выглядит на первый взгляд. Мы готовились к экзамену.

– Ха-ха! Раздетые?

– Нет, я была в халате, но решила переодеться.

– Зачем? Все равно же пачкаться.

– Затем, что из дома в халате не выходят.

– Ха-ха! Да я вообще мусор в одних трусах выбрасывать хожу!

– Тьфу! Да вы сговорились! – сердито топнула ножкой Софья.

– Только не ссорьтесь, – вмешался Дима. – Тебе не надо выходить на улицу, я сильный и сам все дотащу. Кстати, рад познакомиться. Дмитрий!

– Вадим Петрович! – отец Софьи протянул свою огромную и волосатую, почти медвежью лапу. – Так что же, молодой человек? Как вам моя дочь?

– Хорошая девушка, – ответил Дима и, подумав, добавил: – Нельзя пожаловаться.

– Отлично готовит, правда?

– Хорошо готовит. Нельзя пожаловаться.

– И умная, правда?

– Очень умная. Нельзя пожаловаться. А почему вы спрашиваете?

– Просто имейте в виду – я в молодости был кандидатом в мастера по боксу. А с боксом, молодой человек, та же ботва, что с катанием на велосипеде – разучиться нельзя. Если я когда-нибудь увижу дочуру в слезах по вашей вине, то не обессудьте… Ха-ха! Ха-ха-ха!

– Папа! – выпалила Софья.

– Что, дочура? Помнишь, как я классно отделал твоего прежнего? Три недели в гипсе ходил! А мог бы вообще, как Венера Милосская, без рук и яиц…

– Папа! Я сейчас из дома сбегу!

– Уже и слова сказать нельзя. Эх, молодость! Пойдем тащить шкаф, Дима. Любишь кататься, люби и саночки возить, да. Закон природы!

Дима и Вадим Петрович исчезли в дверном проеме, оставив Софью прыгать по комнате – она обратно переодевалась из юбки в халат.

Через три минуты мужчины вернулись, держа в руках кресло: Вадим Петрович продолжал трещать во время переноски, как ди-джей утреннего радиошоу, репертуар уже навяз у Димы в зубах, и он бы с удовольствием треснул по ушастому приемнику кулаком, если б это было возможно. О том, что сам Дима является не кандидатом, а целым мастером спорта по боксу, он предпочел при знакомстве умолчать. Когда кресло было задвинуто на положенное место, в угол комнаты, Вадим Петрович вдруг учуял сквозь ацетон запах борща, и ноги понесли его на кухню.

– О, какой аромат! Какое благоухание! Ммм, колдунья. Солнце моё, если ты будешь варить такие борщи, я никогда не отпущу тебя замуж! О, мой бедный желудок, какое испытание!

Вадим Петрович открыл крышку кастрюли и притворно схватился за сердце:

– Не могу! Мочи нет терпеть такую прелесть. Кулинарный апокалипсис! Так будет выглядеть смерть моя – три всадника везут блюда с твоей стряпнёй, а впереди, главный, бледный, несёт кастрюлю с борщом… И я падаю замертво с сердечным приступом!

Софья отняла у Вадима Петровича крышку от кастрюли и сердито водрузила её на место:

– Сперва принесите всю мебель, не заставляйте маму ждать у подъезда. И вообще, тебе много борща нельзя – видал свой живот? Тем более никаких отбивных и блинов. Для тебя я салат из морковки и свёклы нарежу! Там нет ни жира ни холестерина.

– Какой холестерин? У меня сосуды как у новорождённого, можно в Кунсткамере показывать! – обиженным голосом заявил Вадим Петрович.

– Парня своего накормила, неужели бедного отца не накормишь?

– От каждого по потребностям, каждому по труду! А ты у нас в избыточном питании не нуждаешься и лентяй!

– Один половничек, дочура.

– А кто работать будет?

– Как кто? Посмотри, каков у тебя молодец. На нем пахать можно!

Дима вздохнул и сокрушенно посмотрел на свои дорогие брюки, в которых пришел заниматься – им угрожала досрочная химчистка. Но Вадима Петровича теперь было не отодрать от кухонного стола даже подъемным краном: он сидел, поскуливая, как щенок корги, и умильно глядел в глаза дочери.

– Дима, мне придется накормить этого голодного барбоса, – сдалась Софья.

– Да, разумеется. Там немного таскать – всего-то пара шкафов, кресло и еще чуток мебели, – вымученно улыбнулся он. – Ну, еще краски, инструменты, две картины, но это же мелочь.

– Еще кисти и гвозди, их тоже не забудь, – пробубнил Вадим Петрович с набитым ртом: он уже вовсю наворачивал борщ. – Знаешь, сколько я в твои годы вещей перетаскал? Я в студенческие годы грузчиком подрабатывал, так-то. Все, иди, иди!..

Дима, испытывая острое желание когда-нибудь проверить на прочность лысую макушку прожорливого софьиного папаши, отправился за очередной партией товара. Когда он через полчаса внес в квартиру разборный шкаф, стулья, кресла и картины, Вадим Петрович переключился с борща на десерт – он макал в малиновое варенье блины, поднимал голову и проглатывал угощение целиком, как тюлень в цирке. Время от времени он хвалил Софью за кулинарное мастерство и почесывал себе пузико.

– В наше время редко встретишь такого трудолюбивого парня, – с трудом оторвавшись от блинов, заметил он. – Теперь все любят только пожрать да от работы отлынивать! Где ты, моя молодость?

Ну что, гвозди принес?

– Вот, держите, – Дима передал Вадиму Петровичу коробку с гвоздями.

– Ага! Сейчас, дочура, ты увидишь, что такое настоящий работник! Сейчас я возьму в мозолистые руки молоток, гвозди и буду прибивать эти две картины к стене! – провозгласил Вадим Петрович так пафосно, точно отправлялся в последний бой с полчищем Чингисхана. – Как ты думаешь, что повесить в комнату – пейзаж или картину с попугаями? Я думаю, что попугаев мы повесим на кухню. Ведь попугай – это почти курица, а курица всяко имеет отношение к еде! Ха-ха-ха!