Безумный лама - [16]

Молча указал Липский вверх на группу кустов.

И то, что я увидел там, было действительно страшно.

Два глаза, круглых, с зелеными зрачками, похожие на глаза тигра, неподвижно смотрели на нас.

И вдруг, словно внезапный выстрел, в сознание ворвалась догадка: «Лама, убивший Астафьева»…

Я выхватил револьвер и спустил курок. Но когда дым рассеялся, ничто не говорило о том, чтобы я ранил или убил кого-нибудь.

Только несколько веток, сорванных пулей, шурша скатились к нашим ногам.

Но непосредственно за этим из темной чащи кустов со зловещим гулом выкатился, несясь прямо на нас, громадный круглый камень.

Едва успели мы отскочить в сторону, как он, со страшной силой ударившись о камни, на которых перед тем сидели мы, раздробил их и, свалившись в бухточку, далеко кругом взбаламутил чистую голубую воду озера.

Момент был серьезный. Держа наготове револьвер, я в несколько прыжков очутился около опасного куста и раздвинул руками ветви, образовавшие род беседки.

В центре ее, полусогнувшись, стоял странный, безобразный человек.

Наружность его была кошмарна. Он был мал ростом, но плечи имел ширины необычайной, и длинные, похожие на несколько переплетенных канатов, руки, на которых грязными лохмотьями висели рукава, говорили о сверхъестественной мускульной силе.

Безобразие фигуры вполне гармонировало с лицом. Казалось, что первобытный скульптор высекал лицо это из гранита, но, испугавшись своего детища, так и не закончил работу.

Несколько мгновений мы созерцали друг друга.

Я, полный тайного трепета, но готовый каждый миг влепить пулю в его крепкий лоб, — он, тихо ворча и вращая страшными зелеными зрачками, в которых то и дело загорались фосфорические огоньки.

Заметив, что тело его слегка напружилось, словно для прыжка, я решительно нажал собачку.

И почти одновременно страшный удар по голове лишил меня сознания.

Глава IV

Заговор

— Жив, слава Богу, — сказал кто-то, склоняясь надо мной и поднося к моим губам кружку с водой.

Я открыл глаза и увидел лицо Липского, на котором пережитый недавно ужас оставил довольно заметные следы.

Подле стояли Моране и остальные; за ними пестрели палатки тибетцев.

— Что с ним? — еле двигая языком, спросил я.

— Мертв, как прошлогодний труп, — ответил Липский и прибавил: — Эта падаль, однако, доставит нам хлопоты, так как тибетцы смотрят на убитого, как на святого, убийство которого стократный грех.

Меня усадили на самодельные носилки и отнесли в лагерь. Шедший рядом Липский рассказывал, как он поспел в тот самый момент, когда полуживотное, оглушив меня предварительно ударом кулака, готовилось рассечь мне голову каменным топором.

— Значит, я не попал в него.

— Да, пуля ваша сорвала только его правое ухо.

Между тем наступил вечер и весь лагерь, к которому мы приблизились, запылал десятками костров. Меня положили в моей палатке на пушистый мех козы пашм. Вскоре я задремал. В полночь в палатку вошел Карагаев и осторожно разбудил меня. Оказалось, что он, случайно подслушав разговор старшины каравана с одним из тибетцев, узнал о готовящемся на нас нападении.

Тогда я послал его за остальными участниками экспедиции и, когда все собрались, сообщил им это. Решено было явно враждебных действий не начинать, но быть начеку и при первой же подозрительной со стороны тибетцев попытке перейти в наступление, надеясь на превосходство нашего оружия. Кроме того, решено было на всякий случай собраться всем в двух смежных палатках, вместо прежних четырех.

Таким образом, в палатке, предназначенной только для троих: меня, Моранса и Липского, оказалось шесть человек.

Глава V

Верблюды исчезли

Не прошло и минуты, как вторая партия нашего отряда вернулась в сильном волнении:

— Исчезли верблюды.

Весть ударила, как молния. Превозмогая слабость и боль в членах, я поднялся и выглянул из палатки: да, — верблюдов не было. Еще недавно они лежали около нашей стоянки, а теперь ничто не говорило об их присутствии.

Дальше, на расстоянии по крайней мере двухсот шагов, смутно чернел лагерь тибетцев. Костры погасли. Была тишина.

Во что бы то ни стало, надо было немедленно покинуть стоянку, так как без верблюдов мы были беспомощны, как дети. Быстро созрел план. Все четыре палатки стояли в ряд параллельно лагерю тибетцев, и вот под прикрытием их, один за другим исчезали мы в темноте с небольшими пакетиками на спине, где заключались предметы первой необходимости.

Ползком, так близко друг от друга, что ноги одного были около лица следующего, мы передвигались вперед в темноте, скользя ладонями по густой, мокрой от росы траве. Наши костюмы совершенно пропитались ею, и было холодно и неприятно от ощущения сырости и влаги на теле.

Массив высокой горы, к которой мы ползли, между тем придвигался. Оставалось уже совсем немного, и мы были бы в относительной безопасности под прикрытием ее, когда ушей наших коснулся странный, похожий на журчание пчелы звук.

Он повторился. Потом сразу несколько таких звуков пронеслось совсем низко над головами.

Сомнения не было: характерный звук принадлежал стрелам, и стрелы эти посылались с той горы, к которой мы, ничего не подозревая, приближались.

Поднявшись и отстреливаясь, мы побежали по направлению к дороге. Несколько стрел прожужжало снова, но только одна из них слегка ранила нашего переводчика.