Безумные короли - [12]

Тем временем с его попустительства всё большая и большая власть переходила к префекту преторианской гвардии Сеяну. Сам император всё больше пренебрегал деталями административной работы, и его интерес к управлению, всегда прохладный, всё уменьшался. Он считал, что Сеян был его верным слугой, но Сеян использовал своё положение, чтобы устроить свою собственную судьбу, и он сам поглядывал на императорский трон. Ему удалось организовать устранение Агриппины и двух её сыновей. Её младший уцелевший сын, Гай (Калигула), вместе с малолетним внуком императора, Тиберием Гемеллом, оставались единственными видимыми наследниками его власти. Однако Тиберий помешал желанию Сеяна жениться на вдове его собственного сына. Сеяну оставалось только ждать и надеяться.

Тиберий, в основном отстранившись от активного управления, удалился на прекрасный остров Капри. Он идеально мог служить крепостью и убежищем, и там император не боялся заговоров, страх перед которыми постоянно его преследовал. Именно на Капри семидесятилетний император мог свободно предаваться извращённым удовольствиям, которым суждено было очернить его репутацию. Тацит писал: «В этом месте он давал волю своим неумеренным аппетитам… С гордостью восточного деспота он хватал молодых людей простого происхождения и заставлял их уступать своим зверским удовольствиям… Изобретались новые способы похотливости и новые условия для скандальных тонкостей в сладострастном наслаждении».

Светоний выражался яснее. В присутствии императора молодые мужчины и женщины совокуплялись по трое «чтобы возбудить его угасающие страсти». Маленькие мальчики, которых он называл своими «рыбками», обучались догонять его, когда он плавал, «и пробираться у него между ногами и лизать и покусывать его». Он обманом заставлял мужчин пить большое количество вина, «а затем внезапно затягивал верёвку вокруг их гениталий, которая не только врезалась в тело, но и мешала им мочиться». Он совершал акты пыток садистской жестокости. «На Капри до сих пор показывают место, на вершинах утёсов, откуда Тиберий наблюдал, как его жертвы сбрасывались в море после длительных и изощрённых пыток».

Нет абсолютной уверенности, что всё это действительно происходило. В контексте одинокой жизни императора это не кажется совершенно невероятным, ибо после многих лет по-видимому уравновешенной половой жизни, в уединённом раю на Капри, Тиберий мог обрести патологическое стремление чувственно вернуть молодость. Он был старым, несчастным человеком, tristissimus hominum (печальнейшим из людей (лат.). — Пер.), как пишет Плиний, находившим временное забвение в визуальной чувственности; он мог испытывать садистское, возможно, садистско-эротическое удовлетворение в актах пыток и смерти, как какую-то компенсацию за унижения, которые, как он считал, ему пришлось вынести. А может, такие удовольствия были результатом возрастающей сенильности, хотя нет достаточных подтверждений, что император находился в тисках сенильной деменции.

Доверие, которое он когда-то оказал Сеяну, уже оказалось необоснованным. После того как мать Германика, Антония, ухитрилась передать Тиберию тайное послание, извещая его о коварных замыслах Сеяна, он тут же избавился от министра-предателя. Три дня тело Сеяна подвергалось надругательствам толпы, а затем его истерзанные останки были выброшены в Тибр.

Но смерть Сеяна не сделала императора популярнее. Он претерпел последнее, для него, наверное, самое тяжкое предательство: Юлия, Германик, Сеян. Он пережил их всех, но он остался один, старик-параноик, готовый сразить реальных или воображаемых врагов, которые ему угрожали. Он одобрял, даже если не инициировал, многочисленные акты жестокости и несправедливости, из-за которых его боялись и проклинали. Когда Агриппина покончила с собой, император мрачно сообщил Сенату, что ей повезло, а то её можно было задушить и выставить на Гермониях за её предполагаемый адюльтер с Азинием Галлом. Сенат, раболепные люди, благоговеющие перед монархом, поблагодарили императора за его милосердие и в радости проголосовали за жертву Юпитеру. Приговоры, казни, вынужденные самоубийства, происходящие по малейшему шёпоту об императорском недовольстве, завершали последние годы правления этого императора.

На Капри сын Германика Гай, восемнадцатилетний внучатый племянник императора, скрашивал ему одиночество. Так как он единственный остался в живых из клана Юлиев-Клавдиев, избежав уничтожения своей семьи, он вместе с Тиберием Гемеллом мог надеяться стать преемником императора. Поэтому он льстил старику Тиберию и, может, поощрял его в его извращённых удовольствиях. Однако Тиберий всё ещё был достаточно проницателен, чтобы раскусить его. Он не любил ни его, ни кого-нибудь другого. Когда Гай упомянул знаменитого республиканского политика Суллу, император резко заметил, что Гай обладал всеми пороками Суллы и ни одной из его добродетелей. Он предсказал, что Гай скоро избавится от Тиберия Гемелла: «Ты убьёшь его, а кто-то убьёт тебя».

В марте 37 г. Тиберий заболел в Мизенуме. Он впал в забытьё, решили, что он умер, но как только придворные стали поздравлять Гая с его вступлением в принципат, Тиберий зашевелился и, по-видимому, попросил воды. Его слуга Макрон вошёл в спальню и задушил императора постельным бельём. В других отчётах о смерти Тиберия эта деталь передаётся иначе, но очень может быть, что умирающему помогли отправиться к праотцам. О его смерти не жалел никто. Римляне, которые в последние годы видели его так редко, осыпали его проклятьями. «Tiberius in Tiberum», — кричали они, — «Тиберия в Тибр». Макрон зачитал сенату завещание императора, в котором он повелел, чтобы Гай и Тиберий Гемелл совместно были его наследниками, но Гаю соперник, пусть даже мальчик, был не нужен. Сенат послушно объявил, что Тиберий был не в своём уме, когда писал завещание. Многие из других указаний императора были выполнены, но до конца года Гемелл умер, и Гай правил один.