Безумие толпы. Как мир сошел с ума от толерантности и попыток угодить всем - [120]

Этот эпизод вызвал всплеск интереса ко мне, в рамках которого еще сохранившиеся гей-издания в США и Великобритании незамедлительно опубликовали статьи о моем появлении на ВВС, описав меня соответственно как «правого британского писателя» и «консервативного журналиста». Оба издания утверждали, что я был «эпически научен уму-разуму», был повинен в «мисгендеринге» и был «мастерски заткнут». Ни одна из этих кликбейтных статей не вызвала у меня и малейшего интереса. Что меня интересовало вместо этого, так это то, что обе публикации скрывали от своих читателей тот факт, что я гей. При этом я был рад быть включенным в список людей, которых я цитирую в этой книге, чьи черты характера были стерты из-за того, что они придерживались «неправильных» взглядов.

Теперь стало довольно очевидно, почему дискуссия о трансгендерности оказалась столь острой. Помимо того, что существовали профессионалы, которым нужно было новое дело, эта дискуссия явно подпитывается общим страхом, что мы будем заблуждаться по отношению к трансгендерам – точно так же, как наше общество однажды слишком долго распознавало расизм, сексизм и гомофобию. В этом смысле он вписывается в более широкий контекст, который я описывал как «сверхкомпенсацию»: что безумие, во времена которого мы живем, является чрезмерной реакцией на тот факт, что в прошлом против людей существовало предубеждение и что самый быстрый и самый лучший способ справиться с этим – это гиперкомпенсация в течение какого-то времени для того, чтобы быстрее достичь равенства. На самом деле это привело к тому, что некоторым группам общества попросту было сказано, что они менее ценны, чем другие группы: мужчины не так умны, как женщины, белые люди более достойны пренебрежения, чем чернокожие, и гетеросексуальность – это попросту скучно, постыдно.

Опубликовав эту книгу и поспорив о ней с самыми разными людьми, я прояснил для себя еще одну мысль. В эпоху профессионального политического разделения я не очень-то заинтересован в поиске аргументов, которые еще больше разобщат людей. Но мне стало очень интересно, о каких условиях и принципах мы, можно сказать, договорились. Мне кажется, что о подавляющем проценте населения можно сказать, что он имеет одно общее стремление: что ни один человек, способный сделать что-либо, не должен встречать препятствий на пути к достижению этого из-за своей характеристики, над которой он не имеют власти. Поэтому ни одной девушке, ни одному чернокожему человеку или негетеросексуальному человеку не должны мешать войти в профессию или добиться в ней успеха только из-за их пола, расы и сексуальной ориентации. Это – то стремление, с которым согласно большинство людей по обе стороны от политического «водораздела». Хотя для краткосрочной политической выгоды некоторые люди делают вид, что это не так, единственные вопросы, которые остаются нерешенными, связаны с тем, каковы будут наилучшие пути для того, чтобы обеспечить воплощение и поддержание этого стремления.

Для какой-то части политических левых, среди прочих, ответ заключается в квотах, мстительной охоте на тех, кто не согласен с новой ортодоксией, и в принятии утверждений о человеческой природе, которые, как можно доказать, ложны. Некоторым из нас эта методология кажется не только неспособной достичь воплощения нашего общего стремления, но и с большей вероятностью способной породить еще большую разрозненность и – со временем – жесткую ответную реакцию. Тем не менее, политические правые нуждаются в собственном объяснении того, как это стремление может быть достигнуто и, как только оно будет достигнуто, поддержано. Консервативный нарратив, как правило, в этом и других вопросах утверждает, что ответ находится в человеке. Сторонник этого нарратива мог бы указать на то, например, что нынешний президент США назначил открытых гомосексуалов на более высокие посты, чем любой другой из предшествующих президентов-республиканцев и президентов-демократов. Кроме того, он мог бы указать на то, что нынешний британский кабинет министров является самым этнически разнообразным кабинетом министров за всю историю Великобритании. Но все это влечет за собой свои проблемы, не в последнюю очередь привлекая внимание и всячески увековечивая именно то одержимое цветом кожи, полом и сексуальной ориентацией общество, которое подобные люди, должно быть, надеются оставить позади. Каким может быть консервативное предложение по поводу того, как справляться с оставшимися преградами на пути к раскрытию потенциала человека, остается в какой-то степени неясным и может и дальше оставаться таковым. Однако в течение прошлого года стало ясно, что надо срочно найти решение проблемы ультра-раскола, который в нашем обществе создала политика идентичности. В начале этого года, когда разразился кризис, связанный с вирусом COVID-19, некоторое число людей – включая меня – задавались вопросом о том, не пришла ли политика идентичности к своему естественному концу. В конце концов, когда весь мир оказался на грани настоящей катастрофы и у каждого были настоящие проблемы, желание слушать людей, у которых были преувеличенные или выдуманные проблемы, могло бы уменьшиться. В самом начале этого кризиса Сэм Смит опубликовал в соцсетях фототографии, на которых он плакал в своем особняке, сидя на локдауне. Ответ на это был менее благосклонным, чем тот, который он, очевидно, надеялся получить. Хотя какой-то острослов в Интернете и заметил, что «им» хотя бы «они» могли составить компанию. Но, по большому счету, эти и другие попытки продолжить продвигать проблемы непервостепенной важности перед лицом глобальной пандемии отступили.