Безумие и его бог - [43]

Но более всего Блейка завораживала огромная мрачная церковь на Федерал-хилл, хорошо различимая в определенные часы дня и особенно на закате, когда внушительная башня и конусообразный шпиль темнели на фоне пылающего неба. Церковь была построена на видном месте, и угрюмый фасад, и просматривавшаяся под углом часть северной стены с покатой крышей и венцами больших готических окон значительно возвышались над сумятицей окружающих фронтонов и каминных труб. Каменные стены, суровые и неприветливые, похоже, слишком долго — наверное, более века — подвергались воздействию непогоды и дыма. По стилю, насколько можно было разглядеть в бинокль, церковь напоминала ранние экспериментальные строения периода готического возрождения, предшествовавшего господству официальной архитектуры Апджона; в некоторых пропорциях и деталях угадывалось георгианское влияние. Вероятно, ее воздвигли где-то в 1810–1815 годах.

Шли месяцы, и Блейк наблюдал далекое неприступное строение со странным, все возрастающим интересом. В огромных окнах никогда не горел свет, и церковь, очевидно, была заброшена. Чем дольше он вглядывался, тем интенсивнее работало воображение, и наконец ему в голову начали приходить самые невероятные фантазии. Он считал, например, что место вокруг церкви окружено странной, неуловимой аурой запустения, и поэтому даже ласточки и голуби сторонятся ее закоптелых карнизов. Сколько он ни наводил бинокль, ни разу не видел там птиц, хотя они во множестве вились у других колоколен и башен. Во всяком случае, так он писал в дневнике. Блейк показывал это строение некоторым знакомым, но никто из них никогда не был на федерал-хилл и не имел ни малейшего представления ни о церкви, ни о ее истории.

Весной Блейком овладело сильное беспокойство. Он начал писать давно задуманную новеллу (о будто бы сохранившейся в штате Мэн секте ведьм), но почему-то никак не мог сдвинуться с мертвой точки. Чаще и чаще он просиживал у западного окна, глядя на отдаленный холм и хмурый, отпугивающий птиц черный шпиль. На ветках в саду пробились молодые листочки, проснувшийся мир расцвел новой красотой, однако беспокойство Блейка только усилилось. Именно в то время он впервые подумал о возможности пройти через город и во плоти подняться на сказочный склон окутанной дымом страны грез.

В конце апреля, как раз перед зловещей Вальпургиевой ночью, Блейк совершил первое путешествие в неведомое. Преодолев бесконечные улочки нижнего города и унылые, заброшенные площади, он вышел на идущую вверх авеню, вдоль которой виднелись поблекшие позолоченные купола, выщербленные столетние лестницы и осевшие дорические портики. Судя по всему, это была дорога в давно знакомый недостижимый мир за дымным маревом. Миновав несколько выцветших бело-синих дорожных знаков, не говоривших ему абсолютно ничего, Блейк подивился смуглым лицам людей и иностранным вывескам на магазинах, расположенных в коричневатых, десятилетиями не ремонтированных зданиях. Не встречая ничего похожего на виденное в бинокль, он снова начал склоняться к мысли, что Федерал-хилл, каким он казался издалека, — только страна снов, куда не может ступить нога человека.

Время от времени появлялся потрескавшийся церковный фасад или полуразрушенный шпиль, но ни намека на темный колосс, который он искал. На вопрос о большом каменном храме лавочник улыбнулся и непонимающе покачал головой, хотя говорил по-английски довольно бегло. Чем выше поднимался Блейк, тем загадочней становился городской пейзаж: какие-то путаные лабиринты мрачных аллей, неизменно сворачивавших к югу. Он пересек два или три проспекта, и ему почудилась в отдалении знакомая башня. Снова попробовав расспросить встречного торговца, он теперь мог поклясться, что непонимание было притворным: на смуглом лице проступил плохо скрытый страх; кроме того, Блейк заметил, как тот сделал правой рукой какой-то любопытный знак.

И вдруг слева, над рядами коричневых крыш, гнездившихся вдоль хаотичных южных аллей, на фоне затянутого облаками неба вырисовался черный шпиль. Блейк сразу его узнал и, недолго думая, направился к нему грязными, немощеными проулками, что следовали от авеню. Дважды он сбился с пути, однако не решался обратиться ни к старикам или домохозяйкам, сидевшим на преддверных ступенях, ни к детишкам, которые с криками носились по слякоти сумрачных проулков.

Наконец на юго-западе открылась башня и темнеющая в конце аллеи каменная громада. Скоро он вышел на продуваемую всеми ветрами площадь, мощенную как-то особенно, — на дальней стороне возвышалась насыпь. Поиски завершились, ибо на просторной, заросшей сорняками площадке за железной оградой, в своеобразном замкнутом мирке, приподнятом над остальными улицами на добрых шесть футов, вздымалось мрачное титаническое здание, опознать которое, несмотря на новую перспективу, Блейку не составляло труда.

Заброшенная церковь пребывала в состоянии крайне плачевном. Некоторые верхние контрфорсы обвалились, и кое-где в коричневатых зарослях сорняков и травы виднелись отколовшиеся изящные венки. Затянутые дымной гарью окна в основном были целы, хотя многие средники отсутствовали. Учитывая известную склонность мальчишек, Блейк весьма удивился сохранности темных от сажи и пыли оконных стекол. По границе насыпи, охватывая всю территорию наверху, тянулась проржавевшая железная ограда, а на воротах, куда вела лестница с площади, красовался висячий замок. Дорожка от ворот к зданию заросла совершенно. Повсюду царила особая атмосфера запустения и упадка, и, глядя на карнизы, где не было птиц, и на черные, не увитые плющом стены, Блейк почувствовал прикосновение чего-то неясного и зловещего, не поддающегося никакому объяснению.