Безумие белых ночей - [10]
На столе в зале лежала стопка перетянутых атласной лентой книг. Бант на самом верху из той же самой ленты, как у школьниц первого сентября. Я схватил связку и поспешил в ванную целовать жену.
— Там еще торт. Поставь пока в холодильник, — зажала она трубку, чтобы там не услышали страшную тайну.
Я знал этот торт, это был «Захер». Черный, плотный, вкусный. Я поцеловал жену в шею и пошел на кухню поставить в холодильник вино. Махнулся с ним рислингом на «Захер».
— Здесь нолика не хватает на обложке! — крикнул я Шиле.
— Добавь, если нужно, но мне кажется, тебе этот возраст подходит больше.
«Нолика не хватает, добавь. Все равно все нолики в прибыли будут биты одним тире, какой бы она ни была. Тире это и есть единица… тебя, которая упадет между датами переправой, считай, что все время ты строишь вторую опору долгого своего моста, для тебя это мост, для остальных просто мостик, когда-нибудь он зарастет мхом и бурьяном». Размышляя, я открыл бутылку немецкого белого, которое приятно запотело в ожидании…
— Тебе вина налить? — просунул я в дверь ванной.
— Не. Я сейчас уже выхожу.
— А сколько лошадиных сил у твоей машины? — начала уже подмерзать в остывающей воде Шила.
— Сто двадцать лошадиных сил? Мне это ничего не говорит, — с недоумением обсуждала она покупку подруги.
— Что это такое вообще — лошадиная сила? — спросила меня, уже покончив и с подругой, и с ванной, стоя на кухне в халате. Я уже пустил немецкую прохладу по венам и налил Шиле тоже.
— Ну, это единица измерения мощности автомобиля, — смотрел я на четверку, украсившую торт. Я не знаю, почему именно лошадиная? Почему не дали имя какого-нибудь человека. Как, к примеру, сила трения в ньютонах, сила тока в амперах, с таким же успехом можно было бы измерять силу машины в Поддубных.
— Ага, а чувство юмора в Ильфах и Петровых.
— В Ильфах мне нравится. А красоту в чем? В Мэрилинах Монро?
— Здесь мнения в каждой стране свои. С любовью проще. В Ромеах.
— Почему не в Джульеттах?
— Мне это будет напоминать о твоей подруге.
— Пожалуй, ты прав. В Джульеттах лучше будет измерять потерянное время. Это, кстати, она и звонила.
— Я понял. Зачем же так долго болтать, зная, что оно будет потеряно?
— Вопрос не по существу.
— Разве я назвал ее существом? — Никогда не нравилась она Артуру.
— Я протестую.
— Протест отклонен.
— Она поднимает мне самооценку. Внушает мне позитив. И вообще, ты же не думаешь о потере времени, когда сидишь в инете или смотришь ТВ.
— Ты права, не думаю. Что у нее новенького?
— Как люди меняются, просто диву даюсь. Такая девочка была домашняя, в музыкалку ходила, на фортепиано. Как и все нормальные девочки сочиняла стихи, сочиняла в стол, пока не вышла замуж. Муж купил новый стол, и стихов не стало.
— Разве она не развелась?
— Да, но стол остался.
— Может, ей стоит его выкинуть? Стол.
— Тогда и машину, и квартиру, и ванны, и собачку, и маникюр. Вряд ли она захочет. В основном она довольна своим настоящим, но иногда, конечно, ей хочется крикнуть: «Довольно! Сегодня хочу другого…» «Неужели ты не слышишь, что это я говорю тебе, Артур?» Здесь появляется голос, он слишком долго не был на улице, он вырывается из груди, где так нудно томился и рисковал скиснуть, стать ряженкой. Голос встает на задние лапы и смотрит вокруг, потом, смело ступая по асфальту из нот, которые для него проложили композиторы, идет свободно и легко. Тысячи нот подхватили его, своего вождя, подняли вверх и понесли вперед. Что это — бунт или маленькая революция? Шила пока не готова была выступать открыто.
Я не слышу. Ладонь моя зажимает бокал с холодным белым вином, я держу не за ножку, а за тело. Я знаю, что пока не нагрею его, оно будет сохранять вкус, но стоит мне переступить грань, как вино потеряет свой шарм, очарование. Шила смотрит на меня, даже улыбка ее пахнет миндальным шампунем. Неожиданно свет на кухне погас.
Когда резко вырубают электричество, ты проваливаешься в погреб, где хранится темнота. Она как Вселенная. Черная дыра ночи. Желтая лужа на небе не просыхает. Я слышу, как ищут по полкам фонарики и свечи за стенами соседи, кто-то вышел в коридор проверить пробки, приобщиться к кому-нибудь, чтобы не было так страшно. Я — нет, я пытаюсь смириться с ней, с темнотой, подружиться, может быть, даже поболтать, такая редкость, полная темнота. Она молчит, я тоже молча смотрю на темные окна в домах напротив, там уже темноте ставят свечи, пытаясь вылечить свой страх. Я начал было уже привыкать и всматриваться в силуэты окружавших меня вещей. В этот момент его снова дали, свет. Будто маленький праздник, маленький Новый год. Все закрутилось, завертелось, как прежде. Конвейер заработал. Шла сборка обыденных хлопот.
— Да будет свет, — произнесла сакраментальное и протянула вперед руку с бокалом Шила. «Нет, я еще не готова». Мы чокнулись. Она пригубила символически и поставила вино на стол.
Звезды ныли. Серебряная молекула висела в холодном веществе пространства. Луна приелась. Я снова посмотрел на потолок, пытаясь уснуть. Сны на потолке были совсем не те, что шли на стене, когда я спал на боку. «Лучшие сны я смотрел, когда спал на тебе. Что ты скажешь, если я сейчас на тебя заберусь?» «Раньше ты об этом не спрашивал, просто брал», — ответило мне спящее лицо Шилы. Я встал и вышел на балкон. Снова увлекся звездами. Я стал всматриваться в них и заметил движущуюся точку. Спутник медленно шел по улицам и переулкам. В космосе свои ПДД, своя система знаков и созвездий, своя разметка. Спутник явно искал парковку среди звезд, вот он въехал в какое-то созвездие, прошел сквозь, потом в другой двор и пропал из моего поля зрения. Я спустился с небес домой, ажурные решетки балконов пусты, они выпирают, словно части множества лиц, они облицовка. За ними человек. Человек и есть то самое помещение, где живет душа, высотка или хибара, ему решать самому, если не сложилось до него генетически, чаще всего он сам прораб своему счастью. (Я раб Шилы, я ее раб, она моя рабыня тоже, работы много, мы выстраиваем день за днем из поцелуев, прикосновений, объятий жилище нашим высоким отношениям, мы владеем друг другом, сколько уже прошли мои ее руки, сколько они уже прощупали нашей кожи.) Прорабы — это его предки до того, как он стал рабом: центрального отопления, канализации, водопровода и прочих коммунальных удобств. Свобода вентилирует помещение. Здание венчает пентхауз. Там лежат на диванах и предаются оргиям мысли, потом выходят на балкон покурить, или курят прямо на кухне, в однушке, где еще дети, теща, жена. Жена. «Сначала она поставила в доме свою пластинку, затем поставила произношение в общение с мужем, дальше — на место свекровь, на ноги — детей, потом, решив, что главное сделано, поставила на плиту разогревать суп и до сих пор счастливо ест его со всей семьей. Сильная женщина, глядя на таких, не хочется ставить на себе крест», — всплыла в потоке моего сознания цитата из рассказа Шилы об одной из своих подруг. Я смотрел на звезды, а в голове мял газету со вчерашней хроникой.
Если вы никогда не были в стране, где валяются поцелуи, то можно получить визу или даже вид на жительство, просто скинув маски, как это сделали герои одной венецианской истории.
В Питер стекались те, у кого с удачей была напряженка. Им казалось, что приехать сюда стоило только ради того, чтобы тебе фартило всю оставшуюся жизнь. Они еще не знали, что совсем скоро Питер проникнет в их дом, в их постель, он будет все время рядом; куда бы они ни уезжали от этого города, он будет сидеть у них под кожей, как у героев этой истории, где отношения на завтрак, обед и ужин не только со вкусом белых ночей, но и с привкусом серых будней.
Хорошо быть семейным: ты крутишь фарш, она лепит пельмени. Идиллия. Совсем другое дело одиноким: она крутит хвостом, ты лепишь горбатого, а пельмени ждут вас в ближайшем ночном магазине, если дело до них дойдет. Стоило только отвлечься, как кто-то обнес твой дом, похитил не только счастье, не только своего человека, но даже твои дела, оставив тебе только вид из окна. И чем чаще ты смотришь в него, тем чаще приходит одиночество и похищает все мысли.
«Привязанность» – я вязал этот роман несколько лет (часть книги даже выходила в свет отдельным изданием), то откладывая текст, считая его законченным, то возвращаясь к нему вновь, будто что-то забыл. Сказать. Важное. Слишком глубока тема, слишком знакома каждому из нас, слишком близка, слишком болезненна. Речь не только о привязанности одного человека к другому, к тем, кто нас любит, но еще сильнее – к тем, кто недолюбливает, к деньгам, к вещам, к гаджетам, к месту, к Родине, к привычкам, к дому, к друзьям нашим меньшим, к обществу, к болезням, к работе, к обстоятельствам, к личному, безличному и наличному.
В этой «Кулинарной книге» вы не найдете способов приготовления любимых блюд. Только рецепты отношений между мужчиной и женщиной. Насыщенные солью любви, сладостью плоти и специями души, они придают неповторимый вкус этим блюдам. Приятно удивляет их подача и сервировка. Роман придется по душе всем, кто любит вкусно почитать.
Легко ли сыграть роль любовницы на театральной сцене, если репетировать ее придется в личной жизни? И стоит ли так драматизировать, когда на кону мечта, а спектакль на каких-то пару актов? Новый роман Рината Валиуллина – своеобразная матрешка, где одна история скрывается в другой, одна тема порождает множество, задевает за живое многих – роковых или легкомысленных, многообещающих или пустых. Смешивая настолько разные ингредиенты в одном блюде: природу любви и муки творчества, испанскую корриду и закулисную возню, грусть психоанализа и радость любопытства, – автор лукаво подает его под названием «Легкомыслие».
Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Елена Девос – профессиональный журналист, поэт и литературовед. Героиня ее романа «Уроки русского», вдохновившись примером Фани Паскаль, подруги Людвига Витгенштейна, жившей в Кембридже в 30-х годах ХХ века, решила преподавать русский язык иностранцам. Но преподавать не нудно и скучно, а весело и с огоньком, чтобы в процессе преподавания передать саму русскую культуру и получше узнать тех, кто никогда не читал Достоевского в оригинале. Каждый ученик – это целая вселенная, целая жизнь, полная подъемов и падений. Безумно популярный сегодня формат fun education – когда люди за короткое время учатся новой профессии или просто новому знанию о чем-то – преподнесен автором как новая жизненная философия.
Ароматы – не просто пахучие молекулы вокруг вас, они живые и могут поведать истории, главное внимательно слушать. А я еще быстро записывала, и получилась эта книга. В ней истории, рассказанные для моего носа. Скорее всего, они не будут похожи на истории, звучащие для вас, у вас будут свои, потому что у вас другой нос, другое сердце и другая душа. Но ароматы старались, и я очень хочу поделиться с вами этими историями.
Православный священник решил открыть двери своего дома всем нуждающимся. Много лет там жили несчастные. Он любил их по мере сил и всем обеспечивал, старался всегда поступать по-евангельски. Цепь гонений не смогла разрушить этот дом и храм. Но оказалось, что разрушение таилось внутри дома. Матушка, внешне поддерживая супруга, скрыто и люто ненавидела его и всё, что он делал, а также всех кто жил в этом доме. Ненависть разъедала её душу, пока не произошёл взрыв.
«Все дороги ведут в Рим». Что это? Город-мечта или город-сон?.. Как с ним связаны самые громкие убийства XX века? И что страшнее – преступление или последующее за ним наказание – стать самым обычным человеком, погрязнуть в трясине быта, без права на мечту? Но чем ярче мечта, тем проще нажать на курок. Тем ближе Рим. Именно Рим вечным стечением обстоятельств открыл героине романа глаза на свое истинное предназначение. Всякий раз, оказываясь в Риме, она приближалась к своей мечте настолько, что казалось, протяни руку – и достанешь.
Драма в трех измерениях, которая мечется в треугольнике Москва — Питер — Нью-Йорк, где Москва — прекрасная женщина, которая никогда ничего не просила, но всегда ждала. Ждала перемен и готова была меняться сама. Однако страх того, что завтра может быть хуже, чем сейчас, сковал не только общество, не только его чувства, не только их развитие, но само ощущение жизни.Перед нами — пространственная картина двух полушарий Земли с высоты полета человеческих чувств, где разум подразумевает два, знание — подсознание, зрение — подозрение, опыт — подопытных, чувство — предчувствие, необходимость — то, что не обойти.