Безумен род людской - [87]

— Разумеется, ваша милость.

— В пьесе заявлено, — ей, очевидно, нравилось это слово, потому что она произнесла его с особым нажимом, — что если бедняжка Гермия не выйдет замуж за мужчину по выбору её отца, то её казнят. В Афинах действительно есть такой закон?

— Действительно есть, ваша милость, — уверенно заявил брат.

— Удивительно! — сказала она. — Весьма необычно, но ведь эти греки — иностранцы, и нельзя ожидать от них здравых суждений.

Она встала и величественно выпрямилась. Две служанки тоже поспешно вскочили.

— Послушайте, мистер Шекспир. Два с половиной часа — это слишком долго для пьесы. Не забывайте, что перед этим нам придётся выслушать проповедь епископа, и, видит Бог, этот человек может говорить бесконечно. Напомните, — обратилась она к Томасу Поупу, — как зовут вашего персонажа?

— Эгей, миледи.

— Он чересчур много жалуется, чересчур. Но он же всё равно дурак, так что чем его меньше, тем лучше. А вы, — она кивнула на Джорджа Брайана, — играете герцога?

— Да, миледи.

— Герцогам следует поменьше говорить. Мой опыт показывает, что сказать им обычно нечего, и вы — не исключение. А вы, дитя моё, — она указала на Бобби Гауфа, закутанного в кисею и шелка Титании, — ваш монолог чрезвычайно скучен. Царицы эльфов — не епископы, им не полагается быть скучными.

Бобби, не зная, поклониться ему или сделать реверанс, остался неподвижен.

— Простите, миледи, — пробормотал он.

— И выучите свою роль! — отрезала она, прежде чем повернуться к Паку. — Как вас зовут?

— Раст, миледи, Алан Раст.

— Вы прелесть, мистер Раст, просто прелесть, как и вы, мистер Кемп.

— Ваша милость чрезвычайно добры, — сказал Кемп с низким поклоном.

— Доброта годится для собак, мистер Кемп, а не для наёмных актёров. И больше никаких стихов, мистер Кемп, никаких стихов. И сделайте пьесу не длиннее двух часов, мистер Шекспир, двух часов! Пойдём, Цезарь, пойдём! 

Она удалилась из зала, следом вышли служанки и белая собачка, прятавшаяся под длинными юбками хозяйки.

После её ухода на сцене воцарилось молчание, которое нарушил Джордж Брайан:

— Наёмные актёры, вот уж действительно!

— А кто же мы ещё? — спросил мой брат.

— Прелесть, — сердито сказал Уилл Кемп, — мы прелесть!

Уилл Кемп неплохо играл роль Основы, но те из нас, кто хорошо его знали, весь день чувствовали, что он с трудом сдерживает гнев. Его что-то злило, и Алан Раст, боясь, что Кемп сорвётся, пытался перевести разговор на другую тему. 

— А что, в Афинах и правда казнят непокорных дочерей? — спросил он.

— Конечно, нет, — сказал мой брат, — но если бы я это признал, она потребовала бы точности. Как будто точность хоть что-то значит. Это же пьеса!

— Ну что ж, по крайней мере, она всё ещё хочет, чтобы мы играли эту пьесу, — хмуро проговорил Джон Хемингс.

— Она хочет, чтобы играл я! — не выдержал Уилл Кемп. Он спрыгнул со сцены и целеустремлённо прошёл к ближайшему столу, где налил себе чашу камергерского эля. — Вы слышали её милость. Скажите, что нравится зрителям в этой пьесе?

— Всё нравится, — сказал Ричард Бёрбедж.

— Почему тогда она хочет её сократить? — требовательно спросил Кемп. — Им нравится комедия. Им нравится Ник Основа!

— Никто не отрицает, что ты хорошо играешь, Уилл, — сказал мой брат, стараясь успокоить Кемпа.

— Прекрасно! — язвительно заметил Уилл Кемп. — А сколько строк ты мне дал в «Ромео и Джульетте»?

Алан Раст застонал, поняв, чем вызвана эта вспышка. Кемпу уже несколько дней не давала покоя новая пьеса, и он не мог больше сдерживать своё недовольство.

— Я дал тебе достаточно реплик, — холодно заметил мой брат.

— Чёрт бы побрал твою достаточность! — огрызнулся Кемп. — В пекло её и обратно. — Осушив чашу, он со стуком поставил её на стол и снова наполнил. — Они приходят посмеяться! — Он указал на моего брата рукой с кувшином, так что выплеснулся эль. — Они приходят не затем, чтобы почувствовать себя несчастными. В их дрянной жизни и так хватает несчастий. Они приходят не затем, чтобы смотреть на умирающих любовников, они приходят посмеяться!

— То есть они приходят посмотреть на тебя? — едко поинтересовался Алан Раст.

— Они приходят посмотреть на меня, — горько согласился Кемп и свирепо уставился на моего брата. — Ты дал Питеру тринадцать реплик. Я посчитал. Тринадцать! Вот, значит, что ты обо мне думаешь — актёр, способный сказать тринадцать реплик. Да этот чёртов «Театр» будет пуст через тринадцать минут!

— Уилл... — начал брат.

— Он опустеет через две минуты! — взревел Кемп, — чума тебя забери! Всех вас! — Он со стуком водворил кувшин на место, схватил плащ и гордо удалился через главный вход, чтобы не идти по сцене.

— Ох, господи боже мой, — произнёс мой брат.

— Вся ли наша компания в сборе? — процитировал Алан Раст начальную реплику Питера Пигвы, но никто даже не улыбнулся.

Билли Роули, ученик Кемпа, еле сдерживал слезы, не зная, что делать. 

— Беги за ним, парень, — велел мой брат. Он задумчиво смотрел на дверь, через которую вышел Кемп. — Я сам виноват, не нужно было показывать ему рукопись.

— Он всё равно увидит её рано или поздно, — сказал Алан Раст.

— Там есть для него роль побольше? — встрепенулся Джордж Брайан.