Безумцы из Баальбека - [6]

— Я занята.

Было заметно, что девушка сама сожалела об этом. Несколько секунд они еще, улыбаясь, глядели друг на друга. То, что Малко прочел в глазах юной ливанки, придало ему смелости. Он положил ладони на бедра Моны и тихонько привлек ее к себе. Их губы встретились и слились в бесконечном поцелуе. Когда же его пальцы, скользнув под кофточку, коснулись теплой груди, Мона, чуть задыхаясь, отшатнулась, бедрами еще прижимаясь к Малко и призывно глядя на него.

— Вы с ума сошли! — мягко произнесла она.

И добавила, поскольку Малко все не отпускал ее:

— Вам нужно идти! Сейчас сюда явится мой Жюль. Он знает, когда я возвращаюсь.

— Тогда завтра вечером?

— Я постараюсь. Позвоню вам в «Коммодор». Или прямо подъеду, если не смогу позвонить.

Они обменялись последним поцелуем, и он вышел на темную лестницу. Неплохое начало для поездки в Бейрут. Шофер такси нервничал. Он показал на часы — половина восьмого.

— Комендантский час, — пояснил он.

С восьми движение по улицам запрещалось... Они вернулись в Западный Бейрут по похожим друг на друга улицам с бетонными кубами вдоль шоссе и не слишком пострадавшими домами.

Гостиницы, где Малко останавливался прежде, все разрушены: «Святой Георгий», «Фенисия» и даже едва успевшая открыться «Холидей Инн»... В «Коммодор» пока попал лишь один снаряд, сбросивший два номера вместе с постояльцами в бассейн, стоявший, впрочем, без воды.

Едва Малко подошел к портье, его заставил вздрогнуть тонкий свист. Он окаменел: сейчас упадет снаряд... Но в оживленном холле никто не обращал внимания на этот звук. Журналисты, а они составляли девяносто девять процентов проживающих в гостинице, даже не подняли глаз...

Свист прекратился, взрыва не последовало. Потом вдруг раздался снова, пронзительней прежнего. Заметив выражение лица Малко, девушка-администратор сказала ему тихонько:

— Не волнуйтесь, это попугай. На него что-то нашло после израильской бомбардировки. Вон он, возле бара.

Малко обернулся и увидел попугая. Тот сидел на жердочке в клетке. Потом вдруг, вцепившись в нее лапками, опрокинулся назад и, повиснув вниз головой, издал звук, напоминающий свист падающей бомбы. Каково же людям, если так реагируют животные!

Металлические ящики картотеки, сваленные в крошечном дворе прямо на глинистой земле и прикрытые от дождя пластиковыми чехлами, еще больше усиливали впечатление разгрома, растерянности. Главный вход по соображениям безопасности был закрыт, все пользовались служебным с узкой улицы Рифали. Напротив магнитного детектора на решетке ограды висело объявление, написанное фломастером: «Внимание! Никакой информации о десантниках не даем!»

Лысый мужчина с пронзительным взглядом голубых глаз, угловатыми чертами и тонкими губами осторожно прошел через грязный двор навстречу Малко и, невесело улыбнувшись, протянул ему руку.

— Господин Линге, рад приветствовать вас в приемной смерти...

Малко пожал протянутую руку.

18 апреля Роберту Карверу кто-то позвонил, и он прошел в другое крыло посольства к телефону как раз в тот момент, когда триста килограммов взрывчатки превратили в огонь и тлен почти всех его коллег по бейрутскому отделу ЦРУ. За чем последовало повышение по службе, разумеется, заслуженное, но несколько поспешное, и назначение на весьма незавидный в этом негостеприимном городе пост резидента...

— Проходите, — пригласил он Малко.

Внутри здание так же походило на свалку, как и снаружи. Они прошли в кабинет, заваленный сейфами, стопками папок и досье.

Вдоль стен до уровня человеческого роста были сложены зеленоватые мешки с песком, что придавало комнате вид укрепления. Роберт Карвер виновато улыбнулся.

— Если опять попадет, они не дадут рухнуть потолку. Здесь всего можно ожидать...

Он подошел к окну и задернул плотные гардины, тоже зеленого цвета, потом зажег лампу и сел так, чтобы его лицо оставалось в тени.

— Это тоже не излишняя предосторожность, — сказал он. — Вот смотрите.

И подвинул Малко пепельницу, полную сплюснутых, потерявших форму пуль.

— Они стреляют из соседнего здания. Это все подобрано на этой неделе во дворе.

Радостное сообщение. Да и сам кабинет, утонувший в полумраке, не давал повода к веселью. Малко взглянул на карту Бейрута, висевшую на стене над мешками с песком. Она напоминала лоскутное одеяло, где лоскуты — районы, удерживаемые различными вооруженными группировками: на востоке — христиане-катэбы, на западе и юге — всевозможные противники правительства: прогрессисты Валида Джамблета, пронассеровские стрелки, коммунистическая партия Ливана и, конечно, «Амал» — шиитские боевики, удерживающие южный пригород совместно с последними палестинцами, сконцентрировавшимися в Сабре и Шатиле.

Малко перевел взгляд с карты на полиэтиленовый мешок, запечатанный красным сургучом.

— Это личные вещи погибшего Джона Гиллермена, — пояснил Роберт Карвер. — Я собираюсь отослать их родным. Надеюсь, вы не суеверны.

Да уж, Бейрут — не место для подобных слабостей. Впрочем, в документах для внутреннего пользования обстановка в Ливане называлась «благоприятной». О войне немножко забыли. Резидент сверлил Малко взглядом. На этот раз, правда, Компания его не обманула, когда раздался звонок в замке Лицен. «Работенка паршивая, — сообщил ему резидент в Вене. — Вы вправе отказаться. Бейрут».