Безмолвный крик - [21]

Уголь еще не прогорел, и пламя отбрасывало достаточно света.

Вжавшись в подушки, Рис полусидел; его выпученные глаза переполнял слепой, невероятный ужас. Лицо блестело от пота. Пациент скалил зубы, кадык конвульсивно дергался; казалось, молодой человек беззвучно кричит, судорожно хватая ртом воздух. Шинированные руки вскинулись к лицу, словно он защищался от невидимого врага.

– Рис! – крикнула Эстер, бросаясь к кровати.

Тот не слышал – ибо все еще спал, погрузившись в какое-то зловещее, доступное только ему сновидение.

– Рис! – позвала она еще громче. – Проснись! Проснись, ты дома, в безопасности!

Но он продолжал издавать безмолвный крик, извиваясь в постели. Рис не видел и не слышал Эстер – он находился где-то в узком переулке, в Сент-Джайлзе, перед его глазами проходили картины схватки и убийства.

– Рис! – властно крикнула мисс Лэттерли и протянула руку, коснувшись запястья больного. Она готовилась, что он ответит ударом, если сочтет ее участницей нападения. – Прекрати! Ты дома! Опасности нет! – Схватив за запястье, она встряхнула его. Тело Риса оцепенело, мышцы свело судорогой. Его ночная рубашка насквозь промокла от пота. – Проснись! – снова закричала она. – Ты должен проснуться!

Его начало сильно трясти, так что кровать заходила ходуном. Потом Рис медленно откинулся, содрогаясь от беззвучных рыданий; слезы хлынули, заструились по лицу, и он судорожно вздохнул.

Сейчас Эстер ни о чем не думала; она села на кровать, положила ладони на плечи больного, принялась осторожно поправлять его густые черные волосы, убирая их со лба и укладывая вдоль шеи.

Так она просидела долго, сколько – сама не знала. Наверное, не меньше часа. Потом отвела руки, отстранилась от него и встала. Надо было сменить сырое, измятое постельное белье и удостовериться, что он в припадке не сорвал и не сдвинул повязки.

– Я принесу чистое белье, – тихо сказала Эстер. Ей не хотелось, чтобы Рис подумал, что она уходит совсем. – Вернусь через минуту или две.

Возвратившись, Эстер увидела, что он смотрит на дверь, ждет ее. Положив белье на кресло, она подошла к постели, передвинула Риса на один край, чтобы сменить белье, начав с другого. Это оказалось непросто, но Рис не смог бы самостоятельно перебраться в кресло из-за слабости.

Она не знала, какие внутренние повреждения он растревожил, какие раны, которые видел только доктор Уэйд, могли открыться.

Это заняло некоторое время; было заметно, что Рис страдает от боли, пока Эстер возилась с ним и возле него, заправляя и разглаживая, складывая и развертывая белье. Наконец она все перестелила, и Рис в изнеможении раскинулся на прежнем месте. Но теперь нужно было сменить ночную рубашку. Старая пропиталась потом, и Эстер заметила на ней пятна крови. Ей хотелось сменить повязки на обширных ранах, убедиться, что они закрыты, но доктор Уэйд запретил их касаться, поскольку удаление бинтов могло повредить выздоравливающие ткани.

Она протянула ему чистую рубашку.

Рис уставился на нее. Взгляд его внезапно вновь стал неприязненным, доверчивость ушла. Он бессознательно вжался в подушки.

Взяв легкое стеганое одеяло, Эстер накрыла его от пояса до кончиков пальцев ног и слегка улыбнулась. Он позволил ей постепенно и осторожно задрать рубаху и снять ее через голову. Ему было больно поднимать руки, но, стиснув зубы, он сделал все как надо. Эстер надела на него чистую рубашку и на ощупь, осторожно расправила ее под покрывалом, еще раз заправила края простынки, разгладила одеяла, и Рис наконец успокоился.

Подбросив угля в камин, сиделка уселась в кресло и стала ждать, пока он уснет.

Наутро Эстер чувствовала себя усталой, все тело одеревенело. Она так и не привыкла спать в кресле, хотя время от времени приходилось.

Про этот случай мисс Лэттерли рассказала Сильвестре, но коротко, без ужасных и болезненных подробностей, свидетельницей которых стала. Она сделала это, чтобы заставить прийти доктора Уэйда. Пусть он не думает, что Рис выздоравливает и что доктор нужнее другим пациентам.

– Я должна пойти к нему, – сразу сказала Сильвестра, и лицо ее исказилось страданием. – Я чувствую себя такой… бесполезной! Не знаю, что ему сказать, как помочь… Не знаю, что произошло. – Она смотрела на Эстер, словно ожидая, что та подскажет ответ.

Ответа быть не могло – ни для Риса, ни для остальных молодых людей, столкнувшихся с невыносимыми зверствами; только время и любовь могли исцелить их от боли, хотя бы частично.

– Не пробуйте говорить о случившемся, – посоветовала Эстер. – Просто побудьте рядом – это все, чем вы сможете помочь.

Но когда Сильвестра вошла в комнату Риса, тот отвернулся от нее. Он отказывался смотреть на мать. Присев на кровать, та протянула руку, собираясь коснуться его ладони, лежавшей на покрывале, но сын отдернул ее; затем, когда она попыталась дотянуться до его пальцев, ударил мать, задев шиной и причинив боль обоим.

Сильвестра жалобно вскрикнула – не от боли, а от обиды – и замерла. Она не знала, что делать.

Рис все так же смотрел в другую сторону.

Миссис Дафф поглядела на Эстер.

Та понятия не имела, почему он внезапно повел себя так жестоко, если не считать раздражения, вызванного болями от полученных им повреждений. Возможно, его мучило чувство вины, что он не сумел спасти отца или сам не погиб вместе с ним. Эстер знавала людей, которые так стыдились, что выжили, когда их товарищи погибли, что не поддавались никаким доводам разума. Убедить их было невозможно, и все попытки тех, кто этого не понимал, только приводили к отчуждению; постепенно такие люди оказывались в полном одиночестве.