Безмолвная честь - [100]

— Позднее я всегда смогу присоединиться к вам, — снова пообещала она. Но теперь ей не терпелось увидеть места, где она когда-то бывала, — воспоминания вызывали у нее сладкую грусть. Даже здесь, в лагере, видя кого-нибудь из знакомых, Хироко вспоминала, что вскоре уедет и никогда больше не увидится с этим человеком. Все чаще она плакала, подхватив на руки Тойо. Вскоре он будет единственным знакомым и любимым для нее существом в большом городе Хироко надеялась, что Тойо никогда не вспомнит место, где он родился, и уроки, которые усвоил в лагере.

В Новый год они отправились в храм и отметили годовщину смерти Такео, а затем побывали на кладбище. Рэйко было горестно уезжать, оставляя мужа здесь, однако делать было нечего — она могла увезти с собой лишь воспоминания в сердце. Они долго стояли у могилы, а затем дети оставили Рэйко наедине с Таком. Земля вокруг затвердела и замерзла, как год назад, во время похорон. Вернувшись в свое крохотное жилище, семья начала укладывать вещи.

Сборы заняли всего два дня. Большинство вещей они раздали, многие из них были бесполезны. Им хотелось сохранить совсем немногое, так что львиную долю работы занимала сортировка. Кто-то нашел старый чемодан, и Рэйко складывала туда одежду, а Хироко уложила еще один кукольный домик для Тами — сейчас это был просто сувенир, вряд ли девочка удосужится даже распаковать его.

Все вещи Хироко и Тойо поместились в одну сумку, ту самую, которую Хироко привезла с собой. Этих вещей было так мало, что ей не требовался чемодан. Рэйко дала ей двести долларов, чтобы продержаться, пока Хироко не найдет работу, и Хироко сложила их в сумочку. Родственники из Нью-Джерси прислали им пятьсот долларов на дорогу и сказали, что будут рады прислать больше, если потребуется. Но купить предстояло только билеты на поезд. Рэйко решила добраться поездом до Нью-Джерси, выехав из Сакраменто.

На следующий день предстоял отъезд. Утром пришел Тадаси со своими вещами и помог закончить сборы. Рэйко отдала свою хибати[16] соседям — она купила ее у семьи, уехавшей в Японию в самом начале пребывания на озере Тьюл, а старые игрушки подарила семье, живущей через дорогу. Фотография Кена уже покоилась в ее сумке, воспоминания — в сердце, вместе с памятью о муже.

Наконец, покончив с делами, они в последний раз обошли две крохотные комнаты, в которых прожили два года.

Соломенные матрасы были убраны, железные кровати стояли с голыми сетками, татами, которые сплела Хироко, исчезли, кухонная утварь была роздана или выброшена. Чемодан и сумки стояли на крыльце, комнаты были пусты.

— Забавно, — проговорила Салли, глядя на мать. — Никогда бы не подумала, что мне будет так грустно уезжать отсюда.

— Покидать дом всегда трудно… некоторое время здесь был наш дом… — Для Рэйко это время было очень долгим, как и для остальных. Хироко плача попрощалась с сестрами из лазарета, особенно с Сандрой. Здесь родился ее ребенок, и, несмотря на страдания, Хироко было о чем вспомнить.

Здесь у нее появились друзья, они шутили, играли, смеялись за колючей проволокой, под постоянным надзором охранников.

— Ну, вы готовы? — негромко спросил Тадаси. Он уже попрощался с матерью — та уехала в Огайо еще вчера. Это было печальное прощание, но Тадаси знал, что матери хочется пожить у сестры.

В лагере бывшие пленники получили бесплатные билеты на поезд до Сакраменто и пятьдесят долларов на семью на расходы. После того они были предоставлены самим себе.

Тадаси и Танака собирались сесть на поезд, а Хироко отправлялась автобусом до Сан-Франциско. Рэйко беспокоилась, глядя, как она уезжает совсем одна, но Хироко уверяла ее, что все будет в порядке. У нее не было ни единого знакомого в Сан-Франциско, но она твердо пообещала: если не сможет найти работу, то сядет на поезд, идущий в Нью-Джерси прежде, чем у нее кончатся деньги. Ей оставили телефонный номер и адрес родственников Рэйко.

Они подхватили сумки, а Тадаси и Салли вдвоем несли чемодан. Рэйко подозревала, что никогда не решится его открыть, но все-таки взяла с собой — в нем лежали маленькие, неуклюжие самодельные вещицы с озера Тьюл.

Автобус ждал у ворот, рядом уже собралась толпа. Как всегда, неподалеку стояли солдаты, но больше для поддержания порядка. Теперь они походили скорее на полицейских, чем на охранников. Солдаты помогли Хироко внести сумку в автобус, пожали бывшим пленникам руки и пожелали им удачи. Странно, никто не держал друг на друга зла. Все, что ни случилось между ними — хорошее или плохое, было кончено. Наступил январь 1945 года, и вскоре Тьюл, Манзанар и другие лагеря остались лишь в воспоминаниях бывших заключенных.

Когда автобус тронулся с места, Хироко прильнула к окну, стараясь сохранить в воспоминаниях бараки, пыль, холод', знакомые лица, детей, которых она выходила, тех, которые умерли, тех, кто уже успел уехать, — все это должно было навсегда врезаться ей в память.

Тойо сидел у нее на коленях, теребя прядь материнских волос. Прижав к себе, Хироко поцеловала его. Когда-нибудь ей предстоит рассказать сыну, в каком месте он родился, но он никогда не поймет мать, никогда не увидит лагерь своими глазами. Оглядывая остальных пассажиров автобуса, Хироко заметила на их лицах такую же боль и любовь, муки расставания с местом, где они пробыли так долго. Откуда-то сзади послышался негромкий голос: «Теперь мы свободны». Автобус вывернул на шоссе и направился к Сакраменто.