Безмерно счастье, или Беспорядочное блуждание одной отдаленной души в поле действия мирового вектора зла - [3]

Будто он на какой-то планете. Совершенно пустынной. Бродит от одного города до другого (такого же пустого), трогая руками вещи; по колени проваливаясь в покрывшую все пыль и оставляя за собой кривые разваленные борозды, подымается в дома без квартир, проходит огромные пустые залы, похожие на храмы. Все дома были похожи на храмы. "Кому они молились? вроде бы думает Андрей. - И так усердно, что не заметили собственной гибели?" Постепенно города заносились пылью, песком, галькой, их разрушали камнепады, выдували ветра. Природа вновь входила, занимала отобранное когда-то у нее пространство. Входила мудро и печально, нисколько не радуясь возврату, почти бережно. Не победительницей, а скорее скорбящей. И будто Андрей видел нечаянное разрушительное действие природы и тоже скорбел. А потом в одной из зал увидел старика. Грудой костей он лежал возле выдолбленного в середине резервуара, очевидно, служившего ранее фонтаном. Кожа его от времени и жары стала пергаментной, темной. Потом эти высохшие тела попались еще в нескольких местах, почему-то никем не захороняемые. Наклонившись, Андрей заглядывал за ответом в их пустые глазницы, но ничего не находил там, кроме скуки и одиночных вялых червей. В некоторых домах уже жили звери, но не в залах, а во всяких укромных уголках. Зрелище было фантастическим: звери, деревья, проламывающие полы, прямо сквозь город прорастающий лес. И - житель. Один. Случайно оставшийся живым. Он лежал ничком на одной из площадей, прямо на камнях, - от равнодушия к самому себе, а, может быть, от затруднения дыхания. Последний отпрыск, потерявший память. Увидев склонившегося над ним Андрея, он внимательно оглядел его, старательно зашевелил губами в поисках слов, но вместо них разомкнул синие расщелины и неожиданно сочно и смачно плюнул, прямо в плечо Андрею. "Ах ты гадость какая, - отскочил Андрей, презрительно стряхивая плевок, - ты мне это брось, а не то", хотя, собственно, брошено и так уже было, но старик его просьбы не расслышал, потому что помер, и вовремя. Но не это было странно - то есть не смерть желтой развалины и не ее безобидное, хотя и оскорбительное расплевывание, а то, что Андрей по-своему понял этот, мягко говоря, жест, и он означал, что, дескать, видел я в заднице весь ваш мир, а это в свою очередь расшифровывалось в убеждение, что разум будет причиной гибели цивилизаций. Разум, поднявшийся на такую ступень развития, что на хрен и на корню задавил, с позволения сказать, все естество, отменив размножение, как вызов природе и несовершенству плоти. Зачем, прочитывалось в плевке, - плодить жизнь, обреченную на угасание? Поддаваться обману бренной плоти. Унижаться до ее прихотей, слабостей, безумств. Клеймить свой род позором родов, и воевать, и тупо повторять ошибки. Лучше уж гордое сознательное вымирание. Достойный уход со сцены, и красота этого ухода. Почему Андрей понял именно так, сказать трудно, но понял верно.

"Их погубил рассудочный бог, - будто бы подумал Андрей, переходя на другую сторону пустынной, занесенной снежной пылью улицы, - бог преувеличенной, доведенной до абсолюта разумности".

И именно этот бог мучил и отвлекал его ложными идеями в то многообещающее и отцветшее пустоцветом лето. Он наслаждался своей сдержанностью, этими неведомыми ему раньше ощущениями, и мучением возбужденной им женщины, дышащей ему в плечо, и силой своего духа. Он казался себе всемогущим, как будто именно это было когда-то его целью, как будто всемогущество вообще нужно кому-то. А Вельга была счастлива, она поняла все по-своему, как выражение особой нежности, даже бережности. Как желание растянуть удовольствие, довести накал до предела, до высшего блаженства. Она была уверена, что будет и вторая ночь, и третья, и десятая. Что впереди - миллиарды дней, и что там значит какая-то одна ночь? Они как ни в чем не бывало купались в море, и она говорила, что это у нее впервые: в буквальном смысле слова переспать с мужчиной, и больше ничего и как, мол, это здорово. Во вторую ночь Андрей, дабы не искушать себя, до безобразия напился, его рвало, выворачивало, и он уснул лишь под утро, уткнувшись в терпеливые Вельгины колени. Вельга ходила потерявшей соображение королевой. Она просто ничего не в состоянии была понять. Он без конца поил ее приносимой от источника водой, смотрел длинно и гипнотизирующе, иногда, заламывая руки, валил на песок и просто дурачился, кусая шею, ухо, ключицы. Недалеко были водопады - ходили и на водопады. С трудом удерживаясь под обжигающе ледяным бешеным напором стекающей с гор воды, широкой полосой низвергающейся с речного ложа, визжали дико и, на зависть иным отдыхающим, ошалело. И, совсем обессиленные, вымученные, при раннем и быстром южном закате уже в темноте бредущие по невидимым камням наверх, просто рухнули на увитую лозами кровать, под далеким проглядывающим в недостроенную крышу небом, над травяным, еще не вымощенным полом, у лезущего в неостекленное свежее окно виноградом. И это была их последняя ночь. И бороться с плотью уже не хотелось, и не хотелось уже представлять себя сильным, а хотелось просто Вельгу, но Андрей из-за своего удержания опоздал, и такая разница была между Вельгиным горящим вызревшим пылом и его размеренным медленно плывущим желанием, что Андрей не посмел, испугался этой несоразмерности, этого несоответствия, могущего все испортить: и пьянящую безмятежность предыдущих дней, и зной, не смываемый морем, и колючую упругость ледяных водопадных струй, и весь его фантастический искусственно созданный настрой. Взамен может остаться лишь неудовлетворенность, которую никак уже не исправишь, потому что - некогда, скоро всем уезжать, забиваться в щели городов, переживая в своих норах затяжную скучную зиму. Тогда казалось важным увезти нетронутость образа какой-то высокой несуществующей любви, поверить на миг в этот образ и своей холодностью, спокойствием не оскорбить пугающую его страсть Вельги, льнущей к нему со всем пылом и бесстыдством обреченности, когда падение в бездну кажется лучше здравомыслия и гордого показного равнодушия. А теперь все это лопнуло, исчезло, как искусственное покрытие, и осталась лишь глупость. Обыкновенная глупость и снобизм. Просто он захотел слишком многого, сразу - и не получил ничего. И вот теперь - только зима, и бесконечность снега, и холода, постоянное отсутствие денег, которые почти все уплывают на еду, и все это надоело страшно.