Бежать от тени своей - [27]

Да, проблема не нова. Но где взять проблему, которую можно назвать новой? Да и есть ли такие? Могут быть проблемы, о которых не говорят и не пишут. Но проблем новых, наверное, нет. А в таком случае мой замысел может стать вполне оправданным.

Скажем так: алкоголик, не поддающийся никакому лечению, обретает новую жизнь с помощью любви прекрасной женщины. Чем плохо? Но здесь вопрос опять-таки упирается в героиню. Алкашей навалом, за ними дело не станет. Им, то есть героем, по-прежнему может оставаться тот же Кент. Но где найти эту прекрасную женщину?… Где найти такую одухотворенную женщину, способную полюбить преступника, да еще алкоголика? Я ведь искал такую для Кента и не нашел.

Проблема! Я ведь не сумел ее выдумать. Мне нужно не проявление жалости к больному, мне нужна могучая, излечивающая сила большой любви!..

Я бродил по лесам, обдумывая роман, и сражался с мухами. Ожив от неожиданно наступившего тепла, они сотнями вылезали из всех щелей и раздражали назойливым жужжанием – жирные, черные. Ночью они имели наглость кидаться с потолка на подушку – видимо, их привлекал белый цвет наволочки, – падали мне на лицо, я просыпался в страхе. По утрам выуживал из колодца крыс. Сначала я думал, что они попадали туда случайно и погибали из-за неумения плавать (хотя известно, что крысы плавают), и продолжал варить супы из этой воды. Потом пришел к выводу, что крысы лезут в колодец мне назло…

Чтобы не было скучно, принес с хутора по соседству трехмесячного щенка. Таскать же оттуда воду было трудно – три километра.

Так миновал месяц, за ним другой. Дрова кончились, крысы – нет; я исписал много бумаги, и, наверное же, все годилось только на растопку… Приближался день приезда Зайца.

В тот же день я хорошенько натопил печь, сходил-таки на хутор по соседству, принес ведро чистой воды, затем сытно накормил щенка и поехал в город встретить Зайчишку. Для этого надо было обуться сперва в резиновые сапоги, добравшись до шоссе, переобуться в ботинки, а сапоги спрятать в кустах, чтобы, вернувшись из города, повторить то же самое в обратном порядке. У Зайчишки, я знал, не было резиновых сапог: обратно нам предстояло добираться на тракторе Юхана.

Приехав в город, я не знал, куда себя девать. Решил зайти в клуб работников искусств. Позже вспомнил, что все неразумные дела происходят главным образом от безделья. Едва разделся, едва вошел, встретил знакомое лицо, пригласившее меня к столу. Потом знакомых лиц оказалось много: я ходил от стола к столу и вскоре достиг «уровня». Только выкачнулся я из клуба, как был подхвачен под руки двумя личностями в сером и переведен через улицу в вытрезвитель. Я напрасно доказывал, что рестораны, кафе и клубы (кроме клуба трезвенников) для того именно и существуют, чтобы люди могли в них общаться и, естественно, выпивать. Напрасно, потому что был нетрезв, а по закону нетрезвых надо вытрезвлять…

Утром, взяв у тамошних доверчивых сотрудников на память бумажку, обязывавшую меня в будущем выплатить пятнадцать рублей, я был выпущен – в виде исключения чуть пораньше, чтобы не опоздать к прибытию поезда.

Подходя к вокзалу, встретил, мужчину с маленьким мальчиком, который показывал на меня пальцем и о чем-то расспрашивал отца. Я услышал голос мужчины, который сказал: «Нельзя пальцем показывать на людей». Я, конечно, был помят, небрит. И я подумал: люди не любят, когда на них показывают пальцем, но ведь и я показываю своей писаниной на людей пальцем, а сам я разве лучше тех, на кого показываю?…

Глава 14

Мой отъезд из Москвы произошел с такой внезапностью, что мы с Зайцем и поговорить толком не успели. В нескольких словах, вкратце, успел я ей объяснить создавшееся положение и рассказать о своих планах.

– Ну вот… – сказала она как-то безнадежно.

И мне без продолжения было ясно, что она могла бы сказать еще. Неужели действительно настал тот роковой момент, неизбежность которого она нередко предвещала? Я вспоминал, как яростно она сражалась с моими друзьями, стараясь отвадить их от моего дома, – не всех, а тех, кто без бутылок никогда не приходил. Вспоминал и ее суеверное, как мне казалось, пророчество: добром это не кончится! А я видел во всем этом своего рода ревность и доказывал, что почти все великие поэты, художники и писатели – пили, и вреда их творчеству от этого не было.

Но, в сущности, я относился к ее предупреждающему голосу так же, как относятся семнадцатилетние к заветам родителей: вечно вы каркаете!.. Но семнадцатилетним-то, может быть, и простительно, а вот мне…

Зайчишке казалось, что мне не следовало уезжать, не Дождавшись дальнейшего развития событий. Но они могли Развиться по-разному, именно поэтому я и уехал. Все зависело от того, что будет дальше с потерпевшим – выживет или нет. Пока что он находился в больнице и меня разыскивали. А я сидел в глуши, на хуторе, и обдумывал свой роман. И следователь не знал пока, кем я для него являюсь: мелким хулиганом, учинившим драку в общественном месте (три года), или, если Келлер умрет, – убийцей. Все зависело от крепости головы Келлера.

Я ничем не мог оправдать свой отъезд из Москвы, кроме как надеждою на здоровье Келлера. Если он выживет, а я за это время закончу роман, не так трудно будет выпутаться: ведь победителей если и судят, то не слишком сурово, а мелкое хулиганство – оно мелкое и есть. А что Келлер непременно выздоровеет, я в это верил фанатично.