Бездна - [5]

Средство от пыли

Я встретился с твоей матерью в полночь – одной теплой июньской ночью. В бакалее четырнадцатого округа Парижа. Сам я жил на другом конце города. Наверное, речь шла о каком-то волшебном эликсире, никак не меньше, если бакалейщик согласился ради него перевернуть вверх дном весь свой магазин. Наверное, и эта девушка была немного волшебницей, если он пошел на это ради нее.

Незнакомка была одета в толстовку, распахнутую на груди, с надписью затейливой кельтской вязью «I LOVE ASTURIAS»[11]. Я тогда еще подумал, что это название рок-группы. Она выглядела лет на пятнадцать моложе меня. Бакалейщик стоял на стремянке. Девушка называла его по имени, и мне очень понравилась эта дружеская фамильярность. Взгляд бакалейщика выражал покорность судьбе, смешанную с симпатией к этой взбалмошной особе, которая вынуждала его, в столь почтенном возрасте, корячиться на стремянке и обшаривать полки, заставленные морожеными пиццами «Италия у вас дома», охлажденными камамберами с золотым леопардом на упаковке, брикетами супов-пюре «Солнечные овощи» и целлофановыми, запотевшими изнутри пакетами со скукоженным салатом-латуком.

– Уверяю тебя, Малик, они должны тут быть, я их недавно видела…

Она произнесла это с испанским акцентом.

– Да их больше не производят, клянусь тебе, Паз!

Паз… Это имя напомнило мне любимые конфетки моего детства – «PEZ»[12]. Я тут же в него влюбился.

– Нет-нет, смотри хорошенько, Али заказал для меня последнюю партию.

Она сказала «партидо» вместо «партия». И звучало это очаровательно.

Внезапно толстяк на лесенке издал торжествующий вопль, воздев кверху металлический баллончик. Она так и впилась в него черными блестящими глазами.

– Их тут четыре, берешь?

– Беру все!

Хозяин выставил на прилавок четыре баллончика. Девушка достала кошелек, вернее, маленькую сумочку из разноцветных бусин. Но бакалейщик затряс головой.

– Тц-ц-ц, не надо, я запишу на твой счет, – сказал он, запустил руку в стеклянную вазу и протянул ей шоколадного медвежонка: – Подарок от фирмы!

– Ты душка! – ответила она, вонзив зубы в сладкую массу. Затем чмокнула его в щеку и, даже не взглянув на меня, скрылась в темноте.

Я успел прочесть красную надпись на драгоценном баллончике: ПЫЛЕОЧИСТИТЕЛЬ.

Это еще больше украсило незнакомку в моих глазах. Интересно, почему она так настойчиво требовала именно эту марку? Что в ней особенного? Мне уже не терпелось разведать причину. Но тут вошел подросток в бейсболке, стоявшей колом на его бритой голове, и в широченной, не по размеру, майке со многозначительным изречением: «Если жизнь – шлюха, я ее кот».

– А эта штука – она с чего удаляет пыль? – спросил я у бакалейщика, протягивая ему бутылку бордо, взятую с полки.

– Не знаю, месье, – ответил он, глядя не на меня, а на свой кассовый аппарат.

«Месье»… Н-да, пройдет немало времени, прежде чем мы с ним начнем величать друг друга по именам. «Кот», торчавший у меня за спиной с банкой зеленого горошка в руке, нетерпеливо приплясывал. Зеленый горошек как-то не очень сочетался с его непотребным жизненным девизом. А лесенка все еще стояла у полки. Меня вдруг осенило.

– Прошу вас, проходите, господин Кот!

Парень взглянул на меня, злобно ощерившись:

– Ты откуда такой шутник взялся?

Я ответил широкой улыбкой, указав подростку на его майку. Радостная энергия ночной покупательницы передалась и мне.

Он только пожал плечами. А я взобрался на стремянку и внимательно обозрел выставленные товары. За одной из коробок стоял одинокий баллончик того самого пылеочистителя. Я схватил его.

Хозяин устремил на меня свирепый взгляд:

– Вы что, собираетесь это взять, месье?

– Да.

Он заколебался. Я знал, что он хочет сказать, и знаком поощрил его.

– Тамолодая женщина, которую вы видели… Он может ей понадобиться…

– Она же купила целых четыре, разве нет?

– Да, но эту марку сняли с производства. А ей нужна только такая.

– Тогда почему же вы ей не продали и этот, пятый?

– Я его не заметил.

– А жаль.

Он отвел глаза. Ему было явно не по себе.

– Давайте так: если вы мне скажете, как ее зовут, я оставлю вам этот баллончик.

– Вы смеетесь надо мной, что ли? – сердито огрызнулся он.

– Тогда сколько я вам за него должен?

Он снова нерешительно помолчал.

– Ладно… ее зовут Паз[13].

– И чем же она занимается, эта Паз?

– Она фотограф.

Ага, теперь понятно: она чистит этой штукой свои объективы.

– Значит, Паз… а фамилия?

Он обжег меня суровым взглядом, выражавшим уже не антипатию, а недвусмысленное предостережение отца, охраняющего свою дочь: «Охота запрещена!» Но я лишь улыбнулся в ответ. За считанные минуты незнакомая девушка вернула мне радость жизни, утраченную, как я считал, много лет назад.

– Ну, так как же фамилия этой Паз? Я хотел бы посмотреть ее работы.

– Десять евро пятьдесят, – бросил он, не глядя на меня.

«Да ты у нас ревнивец, Малик», – подумал я, расплатился и вышел. Со всех сторон мне улыбались городские огни.

Я шел и размышлял о том, что постоянно говорила мне Тузар, моя массажистка. Эта женщина, доставляющая мне столько приятных минут своими манипуляциями, вынесла из горного края Шан[14], где родилась и выросла, немалое количество мудрых истин, которым я порой верил. «Наше тело не ограничивается нашим телом», – говорила она, впиваясь пальцами в мой позвоночник, скрученный современной жизнью в вялый узловатый жгут. По убеждению Тузар и ее предков, за нашей телесной оболочкой скрываются как минимум еще семь дополнительных; их не увидишь человеческим глазом, но они излучают свет, подобный солнечному ореолу. Увеличивая наше тело в пространстве, они определяют, каким будет отношение к нам окружающих, еще до встречи с ними. Ее теория, которую она излагала мне, одновременно прощупывая своими пальцами азиатского Шампольона