Бездна Челленджера - [4]

— Лучше посудины не найти, — сказал мне однажды капитан. — Доверься моей старушке, и она пойдет, куда надо.

Это обнадеживает, потому что на моей памяти у руля никогда никто не стоял.

— У нее есть имя? — однажды спросил я.

— Назвать ее — все равно что потопить. Корабль с именем весит больше, чем вытесненная им морская вода. Спроси любую жертву крушения.

Над главным люком выжжена на дереве надпись: «Не ты первый, не ты последний». Она удивительным образом заставляет меня чувствовать себя незначительным и избранным одновременно.

— Это тебе о чем-нибудь говорит? — интересуется попугай. Он уселся на люк и следит за мной, просто глаз не сводит.

— Не то чтобы, — отзываюсь я.

— Если вдруг начнет — записывай каждое слово.

10. Кухня с ужасами

Белая Пластиковая Кухня снится мне почти каждую ночь. Детали каждый раз меняются ровно настолько, чтобы я не знал, чем все закончится. Если бы мне снилось одно и то же, я бы, по крайней мере, знал, чего ожидать, чтобы хоть как-то подготовиться к самому худшему.

Сегодня я прячусь. В кухне практически негде скрыться. Я сжался в комок внутри идеально чистого холодильника. Я дрожу и думаю о капитане — тот назвал меня дрожащим щенком. Кто-то открывает дверцу — эту маску я не могу вспомнить. Она качает головой:

— Бедняжка, ты, должно быть, замерз. — Она наливает кофе из кофейника, но вместо того, чтобы предложить мне чашку, протягивает руку прямо сквозь мой пупок и достает из-за моей спины молоко.

11. Нет худа без добра

Под главной палубой расположены каюты экипажа. Там гораздо просторнее, чем кажется снаружи. Невероятно просторно. Там есть длинный коридор, у которого, похоже, вовсе нет конца.

Щели между досками палуб и бортов законопачены тошнотворно пахнущей черной смолой. Внизу вонь острее всего. Запах такой, будто живые организмы, спрессованные временем в деготь, до сих пор разлагаются. Пахнет потом, немытым телом и грязью под ногтями.

— Запах жизни! — гордо объявил капитан, когда я однажды спросил, что это за вонь. — Может быть, перерождающейся, но все же жизни. Как солоноватый запах прилива — едкий, гнилой и все же освежающий. Когда волна накатит на берег и брызнет тебе в лицо, будешь ли ты проклинать ее вонь? Нет! Она напоминает, как сильно ты любишь море. Летний запах пляжа, пробуждающий что-то сокровенное в глубинах твоей души — всего лишь легкое дуновение морской гнили. — С этими словами он с наслаждением вдохнул смрадный воздух полной грудью. — Правду говорят, нет худа без добра.

12. Шопинг шизиков

Когда мы с друзьями были помладше и слонялись по торговому центру, изнемогая от скуки, мы придумали такую игру. Называлась она «Шопинг шизиков». Мы выбирали кого-нибудь из покупателей — иногда двоих или даже целую семью, хотя интереснее было следить за одиночкой. Потом придумывали историю о секретной цели нашей очередной жертвы. Обычно в истории фигурировал топор и/или цепная пила, а еще подвал и/или чердак. Однажды мы выбрали старушку, ковылявшую по торговому центру с такой целеустремленностью на лице, что из нее вышел бы прекрасный серийный убийца. Мы придумали, что она купит здесь что-нибудь слишком тяжелое и обратится в службу доставки. Затем она нападет на доставщика и убьет его тем самым предметом, который купила. У нее, должно быть, в подвале целая коллекция новеньких орудий убийства и мертвых парней из службы доставки. И на чердаке, наверно, тоже.

Мы ходили за ней минут двадцать, помирая со смеху… пока она не зашла в ножевой отдел и не выбрала огромный мясницкий нож. Тогда нам стало еще смешнее.

Но когда она выходила из магазина, я встретился с ней глазами — можно сказать, заставил себя. Мне определенно померещилось, но ее взгляд горел таким жестоким огнем, что я никогда его не забуду.

Последнее время ее глаза глядят на меня отовсюду.

13. Низа не существует

Я стою посреди гостиной, зарываясь пальцами ног в пушистый ковер бездушно-бежевого цвета.

— Что ты делаешь? — спрашивает вернувшаяся из школы Маккензи, швыряя рюкзак на диван. — Почему ты стоишь столбом?

— Я слушаю.

— Что слушаешь?

— Термитов.

— Ты слышишь термитов? — ужасается сестра.

— Может быть.

Она принимается крутить большие синие пуговицы своего желтого флисового пальто, как будто от термитов можно застегнуться, как от холода. Потом она настороженно прикладывает ухо к стене, видимо, сообразив, что так их будет слышно гораздо лучше, чем из середины комнаты. Она слушает несколько секунд и несколько сконфуженно признается:

— Я ничего не слышу.

— Не волнуйся. — Я стараюсь, чтобы мой голос звучал успокаивающе. — Термиты — это всего лишь термиты. — И хотя трудно себе представить более общую фразу, мне удается развеять все насекомогенные страхи, которые я успел внушить сестре. Удовлетворенная моим ответом, та отправляется на кухню перекусить.

Я стою, не шевелясь. Термитов не слышно, но я их чувствую. Чем больше я о них думаю, тем сильнее становится это ощущение, и это меня раздражает. Сегодня я вообще сильно раздражен. Не тем, что вижу вокруг себя, а тем, чего не могу видеть. Меня всегда болезненно интересовало то, что внутри стен, или то, что под ногами. Сегодня этот интерес вселился в меня и грызет, как древоточцы, неторопливо пожирающие наш дом.