Без злого умысла - [6]

— Я нашел Бордачева.

Мохов встрепенулся. Грабителя Бордачева они искали уже пятый месяц.

— Послезавтра буду знать адрес, где он ночует, — добавил Пикалов.

— Потянуло все же в родные места, — усмехнулся Мохов. Его сухощавое лицо приняло недоброе выражение.

В дверь тихо постучали. Мохов не успел ответить, как дверь уже открылась и на пороге появился слесарь, которого Мохов называл Сивый. Был он в драном тертом пиджаке, из отвислого кармана которого торчала скомканная кепка, на бедрах его обвисали непомерно длинные и широкие, мятые, заляпанные жирными пятнами брюки. Так и не вымытые со вчерашнего дня волосы торчали в разные стороны.

— Оставь нас, — попросил Мохов.

— Понял, — ответил Пикалов и поспешно вышел.

Мохов показал Сивому на стул. Тот скромно сел на самый край и застенчиво потупил обведенные темными кругами глаза — последствия выпивок или бессонных ночей?

— Не юродствуй, — поморщился Мохов. — Мы не первый год друг друга знаем, Юрков.

Юрков усмехнулся, глубже сел на стул, закинул ногу на ногу.

— Да это я так, по привычке, — усмешка опять тронула его губы.

— Послушай, Си… Юрков, скажи откровенно, — спросил Мохов, с интересом разглядывая этого смешного худосочного мужичонку. — Ты сейчас хорошо живешь?

— Разговор по душам, начальник? — осклабился Юрков.

— Я же сказал, не юродствуй, — повторил Мохов устало.

Ухмылка исчезла с лица Юркова, он пригладил волосы.

— Если честно, — сказал он после некоторой паузы, — никто не бывает доволен своей жизнью. Каждому побольше кусок хапнуть хочется. Разве не так?

Мохов промолчал. В пальцах его, едва слышно похрустывая сухим табаком, кувыркалась сигарета.

— Ну, что я, — Юрков изящно откинул тонкую крепкую ладонь с длинными худыми пальцами. Несмотря на дурацкий внешний вид, среди дружков он, наверное, слыл аристократом. — Конечно, сейчас мне, несомненно, лучше, чем было тогда, — он небрежно махнул куда-то за спину. — Несомненно. Я живу открыто, людей не сторонюсь. Риску, правда, маловато, пресно живу, не то что раньше бывало. Но зато в завтрашнем куске хлеба уверен, а это важнее всего, верно?

Мохов удивленно мотнул головой — как грамотно излагает.

— Ты у Росницкой часто бывал? — спросил он.

— Раз или два, когда она слесаря вызывала, она же на моем участке живет.

— К ней ходил кто-нибудь?

— Из хахалей, что ли? — уточнил Юрков.

Мохов кивнул поморщившись.

— Ходил, ходил, а как же, она девка знатная, — Юрков расслабился. Он был рад, что может ответить Мохову. — Водила один у нее был. Красивый малый. Еще один старый хрен за ней увивался, не так чтобы старый, лицо я его не видел, а по походке судя, по движениям, лет пятьдесят, толстый такой. В дом я его, правда, ни разу входящим не заприметил. А вот как он записочки в почтовый ящик бросал, это я углядел.

Мохов провел по щекам. Они горели. «Это от жары», — автоматически подумал он и тут же понял, что обманывает себя, старательно правду утаивает. И не от жары вовсе его лицо вспыхнуло… Только зачем правду-то утаивать? Не такая она уж и страшная. Допустим, это он записки бросал. И что? Ни о чем этот факт не говорит. Другое дело, что знать о нем никому не надо, раззвонят.

— Опиши его, — попросил он.

Юрков нарисовал в воздухе руками шар, затем еще один пониже.

— Толстый такой. Лица, как я говорил, не видел. — Юрков задумался. — Весной это было. В пальто он был и в кепке черной, если не ошибаюсь, да, в черной. Я помню, что где-то уже видел этого типа…

— Спасибо, — поблагодарил Мохов, не дослушав Юркова до конца. — Сам понимаешь, что разговор этот между нами.

Юрков пожал плечами. Это, вероятно, был его любимый жест. «Болтун он, — подумал Мохов, — не удержится ведь».

— А почему, начальник, протокол не пишете? — неожиданно осведомился Сивый.

У Мохова дрогнули брови — ну вот, начинается.

— Раньше, помню, все какие-то бумажки мне подписывать давали, а теперь так, вроде как дружки-приятели побеседовали.

Мохову даже показалось, что хитрый Юрков обо всем догадался. Но тут же отбросил эту мысль. Слишком нелепо. Так можно и свихнуться.

— Понадобится бумажки подписывать, вызову, — холодно ответил Павел. — Иди.

Неопределенно фыркнув, мол, дело ваше, мы люди маленькие, Юрков, покряхтывая, неспешно поднялся, аккуратно придвинул стул, на котором сидел, к моховскому столу и засеменил к двери, на ходу вынимая мятую кепку из кармана. У порога остановился. Помешкав немного, обернулся, левой рукой вновь запихал кепку в карман и только тогда поднял глаза.

— Что еще? — недовольно спросил Мохов и опять почувствовал, ему стало не по себе, неудобство почувствовал, даже едва заметно заерзал на стуле — слишком изучающим, слишком пристальным был взгляд у Юркова. На Мохова смотрели умные, внимательные, совсем не его, не Юркова, глаза.

— Непонятно, — пробормотал слесарь, — непонятно…

Потом вздохнул он, вяло махнул рукой и взялся за ручку двери.

— Погоди, — остановил его Мохов и, подобравшись весь, спросил быстро: — Что непонятно?

— Да это я так, — нехотя отозвался слесарь, — думаю вслух.

— Разговор тебе наш непонятен? — осторожно подсказал Мохов. — Да?

Юрков коротко усмехнулся.

— Жизнь мне моя непонятна, разговор непонятен, все непонятно, — торопливо проговорил слесарь и, решительно толкнув дверь, вышел.