Без жалости - [54]

В скале, с которой вода скатывалась в запруду, находилась большая выбоина. Летом я частенько забиралась в нее и стояла, прижимаясь спиной к мокрому камню, глядя на водопад как бы с его обратной стороны. Возникала полная иллюзия, что стоишь среди струй, при этом благодаря глубине выбоины я в прямом смысле выходила сухой из воды. Водяная пыль не в счет — в летнюю жару она приятно освежала кожу.

Зимой выбоина промерзала насквозь и в ней стоял арктический холод, но нависавшие глыбы замерзшей воды защищали маленькую пещерку не только от ветра, но и от посторонних глаз. Именно в этом углублении скалы я и решила спрятать завещание Эдварда.

Я шла по лесу на коротких широких лыжах, пристегнутых ремешками к ногам. В кармане непромокаемой сумочки с молнией лежало завещание. Хотя буран не унимался и снег по-прежнему бил мне в лицо, я была рада, что сбежала из дома. Мне было невмоготу созерцать Райана, допустившего наше разорение, и бабушку, которая снова была с ним заодно, — теперь их объединяло общее стремление отыскать завещание.

Я была уверена, что завещание лучше всего спрятать за пределами дома, причем именно во время бурана, когда валивший с неба снег в мгновение ока заметал любые следы. До тех пор, пока мы не найдем доказательства вины Винсента или другого человека, который совершил убийство, демонстрировать кому-либо свидетельство того, что Эдвард оставил все свое состояние Райану, крайне опасно. Как только полицейские узнают о визите Эдварда на ферму, они, несомненно, придут к выводу, что у Райана была возможность его убить, а завещание — если оно не ко времени будет найдено — позволит им заполучить чрезвычайно весомый мотив преступления, после чего выстроить обвинение им не составит труда.

Солнце, которое утром заглядывало в окно моей комнаты, давно уже скрылось за свинцовыми тучами, и в лесу было темно. Буран продолжался, а прогноз, который передавали по телевидению с раннего утра каждые пятнадцать минут, свидетельствовал о том, что в ближайшие двенадцать часов рассчитывать на улучшение погоды нечего. По расчетам синоптиков снежный покров должен был достигнуть толщины в тридцать — тридцать шесть дюймов, что для ноября неслыханно.

Пробежка на лыжах по глубокому снегу давалась мне непросто, и каждый шаг отзывался пульсирующей болью в голове. Разбитая скула тоже побаливала, постоянно напоминая мне о стычке с дочерью. Благодаря занятиям верховой ездой Эми была хорошо развита физически и обладала отличной мускулатурой, а удар, который она мне нанесла, лишний раз напомнил о ее силе. Кто знает, быть может, бабушка была не так уж не права, когда предлагала отпустить Эми к отцу? Быть может, пришла пора позволить дочери жить так, как ей хочется?

Много лет назад, когда я впервые отвела дочь в школу, а потом — во второй половине дня — пришла ее забирать, ко мне подошла учительница и прошептала:

— Ко мне только что подходила ваша дочь. Она сказала, что хорошо провела время, но больше к нам не придет. Ей, видите ли, у нас скучно.

Когда мы после этого ехали в машине, я спросила Эми, как у нее прошел первый день в школе.

— Неплохо, — сказала она, а потом с довольной улыбкой добавила: — Я в нашем классе самая умная.

— Правда? — спросила я. — Это тебе учительница сказала?

— Нет, — ответила Эми. — Я сама это заметила.

Возможно, Эми права: она и вправду куда умнее, чем я о ней всегда думала. Но ее умственные способности — это одно, а переезд к отцу — совсем другое. Правильно ли я поступлю, если без борьбы уступлю ее Дэну? На мой взгляд, к вступлению в самостоятельную, взрослую жизнь Эми еще не готова.

К чему лукавить? Терять дочь я не хотела, как, впрочем, и Ноа. Стоило мне вспомнить о его ласках, как у меня по телу пробежала горячая дрожь, сердце радостно забилось. Мне не хватало его крепких объятий, ленивой, чуточку лукавой улыбки, добрых, внимательных глаз.

Увы, я хорошо понимала, что, оставив при себе дочь, я буду вынуждена отказаться от Ноа, и эта мысль сводила меня с ума.

Я попыталась отогнать от себя печальные мысли и сосредоточила внимание на спуске с холма. Я очень торопилась. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь в доме догадался о том, что я выходила со двора. То место, где я обнаружила тело Эдварда, нельзя было узнать. Все вокруг было засыпано чистым белым снегом, на поверхности которого не было видно ни единого отпечатка — снег заметал все следы, включая мои собственные. Здесь, в лесу, порывы ветра почти не ощущались и стояла удивительная, какая-то кладбищенская тишина. В сером сумраке, который окружал меня со всех сторон, терялось представление о времени, и мне уже казалось, что эта беспросветная тусклая мгла царит над миром с тех самых пор, как я обнаружила тело отца.

Наконец я увидела Депатрон-Холлоу. Вода начала замерзать, и с вершины водопада к его подножию тянулись причудливой формы ледяные висюльки. По этой причине выбоина в скале напоминала занавешенный сталактитами вход в доисторическую пещеру.

К выбоине можно было подобраться, обходя вершину скалы сбоку по узкой тропе. Одно неверное движение — и я могла сорваться с нее и рухнуть на лед водоема. Я сняла лыжи — они были скорее помехой, чем подспорьем, — и стала пробираться по тропе к выбоине, прижимаясь спиной к покрытой ледяной коркой скале. Я поскользнулась на скрытом под снегом гладком куске льда и едва не сорвалась вниз. С большим трудом сохранив равновесие, я оперлась плечом о скалу, перевела дух и двинулась дальше. Тропинка постепенно расширялась, идти стало легче, и не прошло пяти минут, как я ступила под своды выбитого природой в скале углубления. Оказавшись в заледеневшем пространстве каверны, я присела на корточки и некоторое время оставалась в таком положении: необходимо было немного отдохнуть и восстановить привычный ритм дыхания.