Без вины виноватые - [15]

Незнамов. Ну, я как-нибудь вас без свидетелей поймаю.

Коринкина. Тогда другое дело.

Незнамов. Говорите ясней, говорите прямо! Что вам нужно?

Коринкина. Скажу, скажу… Только ведь я вас знаю, вы чудак и очень упрямый… Но на этот раз, пожалуйста, чтоб без отказу.

Миловзоров. Да, мамочка, уж сделай милость.

Незнамов. Да говорите!

Коринкина. Я не знаю, как и начать, уж очень боюсь вас. Вот видите ли, Нил Стратоныч звал нас сегодня на вечер.

Незнамов. Так что ж? Мне-то что за дело?

Коринкина. Нет, я боюсь, право, боюсь. Да уж рискну, была не была… Так вот: проводите меня к нему, останьтесь с нами весь вечер и отвезите меня домой! Да ну, решайтесь! Ах, какой тюлень!

Незнамов. Что такое вы выдумываете!

Коринкина. Ну, голубчик, ну, милый Незнамов.

Миловзоров. Да какой Незнамов! Просто Гриша.

Коринкина. Ну, Гриша! Милый, сделай для меня это удовольствие! (Обнимает и целует Незнамова.)

Незнамов. Что вы! Что вы! Это что еще за новости?

Коринкина. От души, голубчик, от души.

Незнамов. Ну, коли от души, так другое дело. А он-то? Ведь он у вас постоянный, бессменный…

Коринкина. Он другую даму провожает; да он уж и надоел мне.

Незнамов. Ну, что ж, извольте: я сегодня свободен. Только ведь там скучно.

Коринкина. Мы постараемся развлечь вас. Вот это мило! Вот за это душка! (Делает ручкой и уходит на сцену.)

Явление пятое

Незнамов и Миловзоров.

Незнамов. Что это за комедия? Скажи, пожалуйста!

Миловзоров. Никакой комедии, мамочка, все очень просто.

Незнамов. Да зачем именно я ей понадобился? Разве она не могла взять кого-нибудь другого?

Миловзоров. Кого же? Из резонеров или комиков? Разве можно на них рассчитывать? Они и сами не знают, что будет с ними к вечеру. А может быть, мамочка, это женский каприз. Им часто приходит в голову то, чего и не ожидаешь.

Незнамов. Каприз! Не люблю я капризов-то.

Миловзоров. Ах, мамочка, да разве бывают женщины без капризов!

Незнамов. Да ты-то почем это знаешь? Много ли ты женщин видел? И каких? Ты судишь об женщинах по водевилям, где у них, после каждого слова, улыбка к публике и куплет. Что такое нынче у Нила Стратоныча?

Миловзоров. Ничего особенного. Будет бомон и артисты; всё свои люди; Кручинина будет.

Незнамов. Кручинина? Что ж ты мне прежде не сказал?

Миловзоров. Да об чем говорить-то! Что тут такого необыкновенного, что надо особо докладывать?

Незнамов. А как ты думаешь: Кручинина обыкновенная женщина или нет?

Миловзоров. Актриса, вот и все.

Незнамов. Да актриса-то обыкновенная?

Миловзоров. Публике нравится.

Незнамов. А тебе?

Миловзоров. Говорят, Сара Бернар лучше.

Незнамов. Говорят! А сам-то ты уж ни глаз, ни смыслу не имеешь? Ну, так я тебе скажу: она и артистка необыкновенная и женщина необыкновенная.

Миловзоров. Артистка – пожалуй! Ну, а женщина… (Улыбается и пожимает плечами.)

Незнамов (строго). Что женщина? Договаривай!

Миловзоров. Я думаю, такая же, как и все.

Незнамов. Ведь ты меня знаешь; я на похвалы не очень щедр; а я тебе вот что скажу: я только раз поговорил с ней, и все наши выходки, молодечество, ухарство, напускное презрение к людям показались мне так мелки и жалки, и сам я себе показался так ничтожен, что хоть сквозь землю провалиться. Мы при ней и разговаривать-то не должны! А стоять нам, дурачкам, молча, опустя голову, да ловить, как манну небесную, ее кроткие, умные речи.

Миловзоров. Нет, я со всеми развязен.

Незнамов. О, несчастный!

Миловзоров. Ведь это философия, мамочка!

Незнамов. Замолчи! Сочти так, что ты не слыхал моих слов, что я с этой стеной разговаривал. Ты не знаешь, долго ли Кручинина здесь пробудет?

Миловзоров. Я полагаю, что она скоро уедет.

Незнамов. Почему?

Миловзоров. Да так: открылись некоторые обстоятельства, старые грешки.

Незнамов. Я тебе приказываю говорить об этой женщине с уважением. Слышишь?

Миловзоров. Я бы рад говорить с уважением, если тебе это приятно; но всех молчать не заставишь; я повторяю только чужие слова.

Незнамов. Вы сами же сочинили какую-нибудь гадость, да и расславляете везде. Я вас знаю, вы на это способны. Ты скажи всем, что я обижать ее не позволю, что я за нее…

Миловзоров. Прибьешь? От тебя, мамочка, только того и жди.

Незнамов. Нет, не прибью…

Миловзоров. Не прибьешь, помилуешь?

Незнамов. Я убью до смерти.

Миловзоров (с испугом). Ну, вот, мамочка! Как же можно с тобой разговаривать? Ну тебя! Оставь меня, не спрашивай. Я уйду.

Незнамов. Нет, постой! Ты начал, так договаривай! Только говори правду, одну правду!

Миловзоров. Вот ты сам, мамочка, заставляешь; а начни я говорить, так ты опять…

Незнамов. Нет, говори, говори! Мне нужно знать все. От этого зависит… Не поймешь ты, вот чего я боюсь. Ведь я круглый сирота, брошенный в омут бессердечных людей, которые грызутся из-за куска хлеба, за рубль продают друг друга; и вдруг я встречаю участие, ласку – и от кого же? От женщины, которой слава гремит, с которой всякий считает за счастие хоть поговорить! Поверишь ли ты, поверишь ли, я вчера в первый раз в жизни видел ласку матери!

Миловзоров. Мамочка, это увлечение. Ты, Гриша, влюблен?

Незнамов. Нет, я вижу, что с тобой говорить невозможно. Да вылезь ты из своего дурацкого амплуа хоть на минуту! Это не любовь, это благоговение.