Старинный подъезд Института встретил меня мокрыми фонарями. Вокруг каждого колпака стоял ореольчик из скачущих капель дождя.
По коридору навстречу мне шел Обтекаемый, и — о чудо! — на лице его была улыбка. Поравнявшись со мной, он остановился.
— Поздравляю вас! Вы, конечно, уже читали?
— Нет еще, — ответила я.
— Все-таки правда всегда возьмет верх, — сказал он, влажно сияя, точно омытый дождем.
— Несмотря на все ваши усилия.
Он погрустнел.
— Вы ошибаетесь, М.М., уверяю вас, вы ошибаетесь! Я лично всегда вас защищал. Спросите кого угодно.
Тут я взорвалась:
— Мне не надо никого спрашивать. Я и сама все про вас понимаю. Вы мне ясны как на ладони. Видите?
Я протянула вперед ладонь. Он вежливо на нее посмотрел, ничего не понимая.
— Ха! — сказала я горлом. — Жалкий трус! Вы думаете, что можно всю жизнь просидеть между двух стульев? Ан нет! Помяните мое слово, вас еще стукнет. И когда это случится, у вас не будет даже того утешения, что вы вели себя честно.
Он побледнел.
— Вы не понимаете, М.М., — начал он бормотать, — вы еще очень многого не знаете... Все не так просто! К сожалению, я не могу вам всего сказать... Да, кстати, вы слышали о...
Он назвал фамилию Кромешного.
— Что с ним? — грубо спросила я.
— Только что звонила его жена. Инсульт...
Я ответила не сразу. Мне было сложно.
— Эх, не того, — сказала я и отошла.
Обтекаемый, в полной растерянности, стоял, качая головой, и таким, качающим головой, исчез из виду.
Навстречу мне шли люди и улыбались.
Человек — улыбка.
Человек — улыбка.
Все не так просто.
