Без тебя - [82]

– Даже не заикайся о том, чтобы я еще раз на это пошла. – Лайла устремила на меня взгляд, я открыл было рот, чтобы возразить, но она не позволила. – В прошлый раз это далось мне очень нелегко, а сейчас вообще все по-другому.

Она сжала мою руку. Я понимал, что эти слова обращены ко мне, но считал их полнейшей чушью. Я был уверен, что сейчас у нее еще больше причин бороться.

– Ты не должна сдаваться, – сказал я. – Ты не можешь. Пусть нам придется подождать несколько лет, но со временем эта операция станет вполне безопасной.

– Даже если врачи усовершенствуют лечение, даже если вскоре будет получено разрешение, у меня просто нет этих нескольких лет, Каллум.

Голубые глаза Лайлы умоляли меня понять. Сама по себе мольба в ее взгляде меня не обеспокоила. Испугался я умиротворения, отражающегося в них. Лайла на самом деле смирилась со своей болезнью, а значит, признала свое поражение.

– Ты не можешь этого точно знать.

– Знаю. Я чувствую. Я слышу это в собственном голосе, черт побери.

Лайла взяла мою руку и прижалась к ней щекой. Мои глаза наполнились слезами. Я открывал рот, словно рыба на суше. Мне хотелось с ней поспорить.

Когда Лайла заговорила вновь, ее слова звучали уже намного мягче:

– Несколько дней назад меня обследовали на способность глотать. Когда я глотаю, немного слюны попадает в легкие. Из-за этого я то и дело болею пневмонией. И буду болеть до тех пор, пока не умру.

– Но воспаление легких лечат. – Я так разнервничался, что вскочил со стула и принялся мерить шагами палату. – В прошлый раз ты добилась исцеления. Один раз на миллиард. Настоящее чудо! А теперь ты хочешь сдаться дерьмовой простуде!

– Если дерьмовая простуда меня убьет, это станет проявлением милосердия, – пожав плечами, сказала Лайла.

У нее были годы на то, чтобы подготовиться, у меня – часы, но я все равно не мог понять, откуда взялось такое спокойствие.

– Если я буду дожидаться, пока меня прикончит болезнь Хантингтона, я со временем забуду, как глотать, улыбаться и подтирать себе задницу. Однажды ко мне в палату придет мама, а я не вспомню, как ее зовут, потому что мой мозг утратит связь с ее именем и воспоминаниями о ней. Даже если ты напомнишь мне, кто она, мне будет все равно. Именно так вел себя папа. Ну а если я опять заболею, у меня поднимется температура, я буду кашлять, а потом умру… Сейчас это просто замечательно.

– Не хотите ли побыть наедине? – предложила Линн.

Я продолжал расхаживать возле койки Лайлы от стены до стены, выискивая малейший проблеск надежды, но как только я что-нибудь обнаруживал, Лайла или Линн тотчас же разрушали все мои чаяния.

– Я просто хочу понять, Линн, мне нужно знать, почему со всеми ресурсами больницы, с вашим опытом, со всей медицинской индустрией под рукой вы не можете ей абсолютно ничем помочь?

У меня сорвался голос.

– Мы можем ей помочь, Каллум. У меня здесь целая команда специалистов. Они будут лечить симптомы по мере их проявления…

Линн поднялась с табурета. Опечаленная, она медленно направилась к выходу.

– Единственное, чего мы не можем сделать, – это изменить ее ДНК.

* * *

В следующие дни мне почти не выпадало возможности покинуть пределы больничной палаты.

Я сидел рядом с Лайлой, спал рядом и делил с ней мерзкую больничную пищу. Мы молча держались за руки, говорили о погоде и читали газеты. Еще будет время для объяснений и серьезных разговоров, потом, но не сейчас. Все, что я делал, – впитывал в себя чудо того, что я снова рядом с ней.

А потом я начал искать ответы, стараться осознать, что же это такое. Лайла, Пета, а иногда Линн сидели со мной часами и показывали научные работы, учебники и дурацкие графики, с помощью которых я должен был попытаться понять, что с ней происходит. Линн показала мне секвенирование ДНК, которое было проведено много лет назад и выявило генетическую мутацию, приведшую теперь к болезни. Она терпеливо объясняла мне азы измерений тринуклеотидных повторов в генах. От их количества зависит степень мутации ДНК, а следовательно, степень подверженности болезни Хантингтона. Занеся полученные данные в компьютерную модель, можно было предвидеть появление симптомов у Лайлы лет в тридцать пять. Она была об этом осведомлена. Хотя симптомы могут возникать в разном возрасте, по опыту Линн выходило, что чем раньше проявляются симптомы, тем быстрее развивается болезнь. Некоторые пациенты с этой мутацией ДНК так и не заболевали до шестидесяти лет. Но в случае с Лайлой чуда не случилось, и своего шестидесятилетия ей не видать.

В этом свете многие странности Лайлы приобретали смысл. Например, то, как она боялась глутамата натрия. Я наткнулся на несколько не очень последовательно написанных статей, в которых высказывалось предположение, что глутамат натрия может иметь какое-то отношение к заболеваниям нервной системы. Для Лайлы этого было достаточно. Она прямо-таки с религиозным рвением исключала его из своей пищи.

– Я хотела в полной мере воспользоваться выпавшим мне шансом, – тихим голосом объясняла она мне. – Я читала… читала… читала, свято веря в любое новое предположение. Харуто был строгим вегетарианцем. Окончательно вегетарианкой я стала только после его смерти, но и прежде предпочитала пищу растительного происхождения. Наука вообще склонна считать, что растительная пища полезна для здоровья.