Без семи праведников... - [2]

Альдобрандо вздохнул.

— Тогда и ты — Христос.

Инфернальная сущность, обозначившая себя Сатаной, поморщилась.

— Я бы сказал: «чёрт тебя побери», если бы сам не был нечистой силой.

— Ты пришёл за мной? — спросил Даноли.

— Да нет, — гадливо отмахнулся дьявол, — просто совпало. Ночь Вальпургия, полнолуние, врата преисподней открыты, а ты трижды за исходный с полуночи час приложился к кресту — нательному, алтарному и гробовому.

— И что?

— Мне жаль тебя… — и тут, видя, что Даноли хоть и в изнеможении, но насмешливо ухмыльнулся, поправился, — ну, ладно-ладно, лгу, конечно. Ничуть мне тебя не жаль. Скажем так — я пришёл с добром и даром.

Полумёртвый от усталости и бед Альдобрандо рассмеялся, сам удивляясь, что у него хватает сил на это. Впрочем, если бы он задумался, то понял, что запредельный уровень потерь убивает чувствительность души. Теряя близкого — ты скорбишь, но теряя всё — уже ничего не чувствуешь. Даноли тоже не ощущал полноты своих скорбей. Это его и спасало.

— Боюсь я данайцев и коней их троянских, — пробормотал он насмешливо. — Ты и добро — что общего?

— Ну, и чёрт с тобой.

— Не надо, — торопливо возразил Альдобрандо. — Господь — прибежище моё.

— Ладно, дело хозяйское. Не хочешь даров — не бери. Но я выполню всё, что ты пожелаешь. Проси. Хочешь, я верну тебе твои затонувшие корабли?

— «Всё, что попросишь я дам тебе, если ты, падши, мне поклонишься?»

— Глупец, — снова усмехнулся Сатана, — зачем мне твои поклоны? Проси, чего хочешь, и не кланяйся. Хочешь, воскрешу твоих сыновей?

Альдобрандо покачал головой.

— Просьба есть признание твоего могущества, следовательно, ересь. Кто ты, ангел смерти, чтобы даровать жизнь? Впрочем, одна просьба у меня к тебе есть, — Даноли болезненно поморщился: голос пришедшего отдавался в его голове мучительной болью, — рассыпься ты, Бога ради, отродье дьявольское! Это от усталости мне, должно быть мерещится, — горестно пробормотал он себе под нос.

Пришедший в ночи язвительно и зло рассмеялся.

— Не надейся, ничего тебе не мерещится. Ну да ладно. Искусы мои ты отвергаешь, на уловки не ловишься, на дары плюёшь. Я, честно сказать, и не ожидал, что ты попадёшься. Не тот материал. А ведь тысячи бы клюнули, — злобно оскалился он. — Но что врать-то? Я и пришёл-то совсем не за этим. Ты просто бесишь меня, а взбесить Князя бесовщины — это суметь надо. Что же, если я тебе так не нравлюсь… — Сатана прищурился. — Знай же, что с сего часа и до кончины твоей мир духов не оставит тебя, — глаза Сатаны загорелись злобой. — Я прокляну тебя знанием запредельным. Но то, что понимать будешь — будет тебе ненужным, нужное же — не поймёшь, понятое же — изменить будешь ни в силах, ну а то, что мог бы изменить — менять будет глупо. — Сатана усмехнулся. — Ну, то бишь, «будеши, яко бози, добро и зло ведати…»

Альдобрандо побелел и с отчаянным воплем: «Господи, за что?» вскочил и рухнул на колени пред статуей Христа. Он понял Сатану — и ужаснулся. Последним отчаянным движением обернулся, всё ещё в тайне надеясь, что это сон. Но тут неожиданно в зачумлённом доме просветлело. Рядом с Альдобрандо возникло полупрозрачное облако, принявшее очертания крылатой тени. Даноли поразился его проступившим, совсем не иконописным крыльям — они шевелились белоснежным оперением, сияющим и бархатистым, их размах был огромным, крылья, казалось, заполонили зал. Таким же сияющим было и лицо незнакомца, строгое и спокойное.

Дьявол, только что проклявший Даноли, не удивился, но поморщился при его появлении.

— Ты превышаешь свои полномочия, Сатана, — голос крылатого существа был мягок и спокоен.

— По святости и искус, Микеле, — снова оскалился он. — Не вами ли сказано, что «цена одной спасённой души превышает цену всего мира»? Вот и оценим. Ты опоздал. Сказанное останется.

Альдобрандо недоверчиво взглянул на того, кого Сатана назвал Микеле. Иногда и Сатана принимает облик ангела света. Не дурачит ли его дьявол? Не двоится ли он? Сердце его согревалось в сени этих белоснежных крыльев, но на какие обманы не способен Сатана? Крылатое существо явно прочло его помыслы, но не утрудило себя пояснениями.

— Моё имя Микеле, Альдобрандо. Да, сказанное останется. — Даноли, осмыслив его слова, помертвел и закрыл лицо руками, и тут услышал слова Давидовы. — «Но ты сказал: «Господь — упование моё», Всевышнего избрал ты прибежищем твоим, и Ангелам Своим заповедал Он о тебе — охранять тебя на всех путях твоих: на руках понесу тебя, да не преткнёшься о камень ногою твоею, перьями своими осеню тебя, и под крыльями моими будешь безопасен…»

До Альдобрандо дошло, что словами древнего псалма существо с белоснежными крыльями обещало ему свою защиту и Божью помощь, но потрясение его не проходило.

— Но как жить в мире демонов? Я не выдержу, этого нельзя выдержать, никто не сможет, это проклятие, я паду!

— Кто падёт из любви к Богу, взойдёт, подобно звезде. Я закрою тебя от непереносимого, — глаза архангела заискрились, — и ты не будешь одинок, ибо хоть и много слепых во времена бесовские, не стоят города без семи праведников. Помни об этом.

— Но… зачем… зачем мне жить? — Этот вопрос для Даноли был насущным.