Без работы - [10]

— У нас нет таких денег! — яростно закричала Бородавка Степану.

— Дай все, что есть, — просипел Степан. От невозмутимого равнодушия в нем не осталось следа. Было видно, как в нем закипает и поднимается ярость.

— Дать?! — гневно воскликнула Бородавка.

— Дай, — тихо, со злостью повторил приказание Степан.

Бородавка сорвалась с места и залетела в подсобку. Раздался грохот падающих предметов, звон бьющегося стекла (видимо, разбилась бутылка), скрип дверцы несгораемого ящика. Через минуту Бородавка, вся трясясь, выскочила с пачкой купюр.

— Это все, — прошипела она.

— Давайте. Давайте, — проговорил Крючков. Он принял деньги из пляшущих рук Лидии Васильевны — Светы. Рядом Декольте в еле сдерживаемом приступе бешенства заламывала руки. Третья мошенница стояла, застыв как статуя, впав в кататонический ступор. А Степан Геннадиевич молча и зло наблюдал, как Павел небрежно запихивает деньги в карман своей куртки.

Воздух на улице был обжигающе свеж и прохладен. Высоко-высоко по бездонному синему небу ветер гнал рваные стрелы-облака; вслед за ними вдоль горизонта на запад медленно плыло холодное белое солнце. С крыш домов срывались вымпелы легкого серебристого снега, который, упав и смешавшись с крошкой асфальта, землей, копотью несгоревшего топлива, наносным торфом и каплями масла, превращался в серую массу. А вокруг все кричало, кипело оттенками яростных красок: синело, желтело, алело, сияло, готовое разом поблекнуть, подчиняясь переменчивой погоде ноября.

Павел захлопнул за собой тяжелую дверь, вырвался из темного полуподвального помещения, вдохнул в себя морозную свежесть, сощурился от яркого света, встречая улицу расплывшейся принужденной улыбкой, оглянулся. Ничего тревожного вокруг не наблюдалось. Можно было идти, что Павел и сделал. Ему, понятно, хотелось быстрее покинуть этот район. Хотелось шагать и ни о чем не думать. Хотелось двигаться и наслаждаться чувством, которое согревало его от головы до самых кончиков пальцев, подталкивая и подзуживая делать все что угодно, только не стоять на месте. Вскоре последние вспышки тревоги исчезли, и он позволил себе осознать до конца: да — это победа!

Крючков испытывал невероятный душевный подъем. Он ощущал себя другим человеком. И это перерождение наполнило такой энергией, что представлялось, реальность можно крутить как угодно. Реальность стала податливой. Большие дома, шум и мелькание машин, лица прохожих — все то, что смущало и подавляло его с первого дня пребывания в гигантском враждебном мегаполисе, внезапно стало понятным, доступным. Крючков размышлял, как здорово будет продолжить удавшийся опыт и раскрутить на деньги других негодяев, обирающих таких хороших и простых людей, как он. Перспектива стать современным Робин Гудом вселяла в Крючкова надежду. «В Москве тысячи мошенников — околпачивай не хочу, в деньгах недостатка не будет. А часть отобранных у мошенников денег можно пустить на благотворительность, — мыслил он. — Например, помогать бездомным, кормить их гречневой кашей».

Мысли о благотворительности перебивали яркие впечатления иного порядка. С билбордов Крючкову приветливо улыбались картинки счастливой и самодостаточной роскоши. Павел следил за красивыми женщинами, изучал витрины дорогих магазинов, прикидывал стоимость пролетающих мимо шикарных машин.

Прошагав по Сущевской, Крючков повернул на Селезневскую, где перепрыгнул через скользкие трамвайные рельсы и продолжил идти в направлении Самотечной. Из-за деревьев высунулась угластая громада театра Советской Армии. Дорога вела под гору. И очень скоро Павел оказался на большой площади перед Суворовым, который, держа руку у шпаги, с высоты своего постамента с недоумением глядел на остановившегося перед ним Павла. Из-за ограды салтыковской усадьбы на героя топорщил усы взъерошенный Фрунзе. А со спины его закрывал бастион гигантского здания, возвышавшегося на фундаменте грубых циклопических плит с раструбами широких лестниц, ведущих к его многочисленным входам. Грандиозный ампир и кумиры прославленных подвигов прошлых столетий не трогали Павла. Его мысли крутились совсем в других сферах.

Павел ощупал пачку купюр через материю куртки. Он не представлял себе, каким по размерам был сорванный куш. По его представлениям, сумма должна была быть очень серьезная. Следовало пересчитать наличность. Огромная, хоть и безлюдная, площадь не располагала к столь интимному действию. Заметив чуть в отдалении зажатый между дорогами парк, Крючков поворотил в его сторону. Достигнув цели, он уселся на лавке, куда кто-то заботливо положил кусочек картона. Кроме бронзового изваяния солдата, прятавшего за раскинутой плащ-палаткой бегущих детей, вокруг никого не было. Павел нахохлился, вытянул пачку купюр и, пришептывая, пересчитал зеленые и малиновые бумажки. Итог превзошел ожидания. Сто девяносто тысяч рублей! Таких денег у Павла еще никогда не было. Ощущая себя богачом, он подумал, что цифра сто девяносто без всяких сомнений — это знак. Когда-то давно, еще маленьким мальчиком, выступая за честь своей школы, он участвовал в забеге под номером сто девяносто. Он очень нервничал. В результате в своей возрастной категории прибежал первым и поднялся на тумбу почета под грохот торжественной музыки, шумные поздравления и аплодисменты.