Без права на смерть. Еще один шанс - [24]

— Да уж… — Выслушав рассказ, протянул Грешник. — Значит, ты точно не знаешь, кто заказчик?!

— Говорю же… нет! — уже совсем успокоившись, ответил парень.

— А командир твой… — Грешник немного замялся, затем обошел наш внедорожник справа и выволок из‑за него, держа за лямки разгрузки, тело рыжебородого. Вся шея мертвеца была залита кровью, а под подбородком зияла огромная кровоточащая рана. Видимо, Грешник при выходе из машины ударил рыжебородого ножом, пробив подбородок, язык, верхнее небо и мозг. Мертвое лицо его с широко раскрытыми глазами до сих пор изображало удивление.

— Это твой командир? — спросил Грех, разжав пальцы, отчего мертвец гулко шлепнул головой об асфальтированный тротуар.

— Д — да!..

— Жаль… — выдохнул Грешник и, скривив лицо, посмотрел на труп. — Он‑то, конечно же, знает… Говорить только, сволочь, совсем не хочет!.. Как его звали?

— Ржавый… — ответил парень и, немного замявшись, продолжил. — Но… Друзья звали его Петля…. Ну, вешать он любил врагов, короче!

— Ржавый, значит… — Грешник задумчиво почесал подбородок. — А банда ваша чем обычно занималась?

— Ну… Это… Как это?!.. — запутался в мыслях паренек. — Ну, обычное дело…. Грабили караваны торговые, да и так, кто попадется….

— И, конечно же, вешали? — Сухо спросил Грех, отчего парнишка опустил глаза и неохотно кивнул. — Значит, ничего особенного…. Как же вашему сброду заказ такой подвязался?

— Да я же говорю — не знаю!.. У Петли там, в Старом соборе, терки с кем‑то были…. Ну а потом… — он хотел было продолжить, но, посмотрев на трупы у машин, замялся. — Вот, короче, и все…

— Слушай! — вмешался в разговор Кипиш. — Ты чего одежду‑то напялил на три размера больше?

— Дык, это!.. Там еще…, когда место для засады высматривали, я в канаву навернулся…. Весь, как черт, в грязи перемазался…. Ну и это… Пахан сменку свою дал…

— Понятно… — кивнул головой Грешник и, быстро подойдя к пленнику сзади, со всего размаху ударил его подошвой своих армейских ботинок в спину, отчего тот упал на живот и хорошенько приложился лицом об асфальт.

Я не знал, что делать в данной ситуации. Мне вдруг захотелось подойти к Грешнику и, схватив за рукав, остановить его, возможно, мне пришлось бы даже с ним подраться, но я был готов рискнуть. Нет. Я этого не сделал, а мое тело словно сковал паралич и я, стоя на том же месте, стиснув зубы, просто наблюдал за происходящим. Опустив свое колено на спину парнишке, Грешник прижал его своим весом к дороге. Одной рукой он обхватил его голову, а второй выхватил из набедренного чехла огромный нож.

— Мама!.. Мама!.. Мамочка! — Взревел парень, и я заметил, как Кипиш сразу же отвернулся. — Пожалуйста!.. Прошу вас, не надо!.. Пожалу… — уже захлебываясь собственной кровью, все еще пытался умолять он, но через несколько секунд окончательно затих, и только его ботинки противно шоркали резиной по асфальту в последней конвульсии, нарушая адскую тишину.

Грешник вытер лезвие ножа о китель уже мертвого парня. Медленно поднявшись, он подошел к бордюру, сел на его край и некоторое время смотрел на растекающуюся лужу крови под трупом парня. Кипиш, тоже, видимо, пораженный произошедшим, присел рядом. Монах же, подойдя ближе к Грешнику, опустил свою руку ему на плечо. Постояв немного, глядя куда‑то в небо, он окончательно добил меня своим спокойным, грубым, но в то же время приятным голосом:

— Не забудьте помолиться о душах врагов своих, ибо не знают они, что уже мертвы!

Я присел на траву и, опершись спиной о заднее колесо нашего внедорожника, прикрыл лицо ладонью. Нет, наверное, мне уже не было жалко парня. Мне стало жаль себя, Грешника, да и, наверное, все человечество. Стало жаль, потому что мы, люди, не меняемся. Мы, вообразив себе какой‑нибудь никчемный идол, для оправдания своих низменных поступков с жадностью развязываем войны, в которых, радостно выкрикивая лозунги, убиваем женщин, детей и стариков. Мы, прогуливаясь с друзьями по улице, можем встретить бедняка и с неимоверной легкостью забить его до смерти ногами, а потом, смеясь, рассесться по лавочкам у подъездов и распивать спиртное. Мы, пустив по своему организму какой‑нибудь наркотик, можем, не раздумывая, выбросить новорожденного в мусоропровод, а потом спокойно лечь спать. Только мы можем зарезать пьяного мужа, потому что он избивает супругу. Природа явно ошиблась, создавая нас такими. Она обделила нас скоростью и ловкостью, когтями, острыми ядовитыми зубами или шипами. Она сотворила нас слабыми, наделив лишь интеллектом. Природа рассчитывала на то, что мы при виде опасности будем убегать и прятаться, но интеллект — это нечто совершенно отличимое от инстинктов. Получив интеллект, человек не стал прятаться и убегать. Вместо этого он научился отступать и понимать, когда стоит затаиться, чтобы с максимальной выгодой можно было использовать поднятую с земли палку, а потом ударить ею соседа по пещере. Из‑за интеллекта мы лжем, используем, лицемерим, ненавидим и… убиваем! Даже сейчас, когда кто‑то или что‑то неизвестное лишило нас памяти, оно словно специально оставило нам знания и заперло в этом мире. И мы, вместо того, чтобы воспользоваться своим интеллектом, объединиться и понять, как выбраться из этого заточения, снова выбрали убийство себе подобных. Снова и снова мы продолжаем убивать… Но самое страшное в том, что, в какой бы нас мир ни поместили, мы перестанем удивляться убийству, мы привыкнем к нему и примем его присутствие как должное, как это сейчас сделал я…