Без права на покой [Рассказы о милиции] - [2]

Легко ли, судите сами, преступнику уйти, скрыться, перехитрить, а другими словами — противостоять такой силе? Когда-то, сразу после революции, работникам советской милиции, особенно в сельской местности, прихо­дилось действовать в одиночку, а в их борьбе с бандами численный перевес был не всегда на стороне стражей закона. В историю Самарской милиции навеки вписано имя милиционера Василия Никитина из Пестравского рай­она, бесстрашно встретившего смерть в 1921 году от бан­дитских пуль. В неравных схватках с преступниками гибли многие молодые парни-милиционеры, сотрудники угрозыс­ка. Но те времена стали историей. Да и организованная преступность искоренена у нас в стране давным-давно.

— Однако, насколько я знаю, вам самому тоже довелось в свое время участвовать в ликвидации бандитских групп. И было это вовсе не в послереволюционные годы, а значительно позже.

—  Верно. Во время Великой Отечественной войны и в первые послевоенные годы эта проблема — борьба с бандитизмом — опять встала перед нашей милицией. Бежавшие из мест заключения уголовники, бывшие бендеровцы и власовцы нередко организовывались в преступные группы. Помню, как в 1946 году мы, сотрудники отдела борьбы с бандитизмом, в течение нескольких суток преследовали вооруженную банду. Их — десять, нас — шестеро. Кругом кусты, бурелом, высокие травы. Ловить преступников в лесу — ох и сложное дело. Рассыпались мы по тайге, прочесываем в ней свой участок, ну и естест­венно, что схваток один на один избежать было трудно. Продираясь сквозь заросли, я долго преследовал одного из бандитов. Наконец прострелил ему руку, а он под пова­ленную сосну залез. Вытащил я его, перевязал рану и по­вел... а куда — не знаю, заблудился в тайге. Плутаем мы с ним, а уже темнеет. И вдруг вижу — навстречу кто-то. Свои? Бандиты? Мой пленник, как заметил, рванулся от меня в кусты, я — за ним. Сбил его с ног, поднялся с писто­летом в руке и вздохнул с облегчением: наши... Ни один от­туда от нас не ушел — последних взяли, когда те стали речку переплывать.

—  Что ж, прямо-таки готовый сюжет для приключенче­ского рассказа «Двое в тайге». Все-таки ведь именно в единоборстве, хоть оно, как вы говорите, сейчас нетипично, проявляется наиболее ярко и привлекательно личность советского милиционера — борца со злом, раде­теля за справедливость.

—  Не спорю, ситуации, когда сыщик в одиночку сражается с преступником, безусловно для литераторов более выигрышны. Но... выигрышны лишь в смысле внеш­ней занимательности, что ли. Пусть они, эти ситуации, ча­ще возникают в литературе, чем в жизни... Нет, не годится нам без крайней необходимости рисковать своими замеча­тельными людьми, разменивать их голова на голову с пре­ступниками. Мы стремимся в любом случае гарантировать себе полное превосходство сил. В зарубежных детектив­ных романах на щит поднимается главным образом от­важный сыщик-одиночка, все время балансирующий на грани смертельного риска. Да и наши советские авторы нередко старательно подставляют своих героев-милицио­неров под удар, создавая положение, в какое попасть мож­но разве что по глупости или по неумению. В реальной жизни, в практике нашей работы возникают, конечно же, ситуации, когда сотруднику милиции приходится вступать порой и в неравную схватку с преступниками. Но такие эпизоды — исключение из правила. В своей деятельности, повторяю, мы стремимся обеспечить стопроцентный успех, независимый от каких-либо случайностей. Милиция обяза­на быть сильнее. Всегда!

—  Однако ведь не во всех случаях решает чисто количественный перевес. Не секрет, что опытный пре­ступник долго и тщательно продумывает каждый свой шаг и уничтожает малейшие следы преступления. Разве не бывает, что оперативная группа, приехав на место пре­ступления, не обнаруживает ну абсолютно ничего, что могло бы помочь хотя бы выбрать направление поиска?

—  Практически так не бывает. Преступник действует не в вакууме, а потому следы он оставляет всегда. Как пра­вило, он и не подозревает об этом, хотя вроде бы и делает все, чтобы замести за собой эти следы. Зато наши крими­налисты знают, где их искать. И след в их понимании — это не только след ступни или, скажем, отпечаток пальца. Уликой, изобличающей преступника, может стать самая ничтожная, казалось бы, почти невидимая мелочь. Помню, как пришлось мне в свое время расследовать убийство де­вушки, совершенное в кукурузном поле, вдали от населен­ных мест. Казалось, не было никаких следов — только от­печаток колес когда-то проехавшей грузовой автомашины с прицепом. Огромный объем работы пришлось проделать, пока не обнаружили на протекторе одного из грузовиков несколько прилипших зернышек овса. Но при чем тут вро­де бы овес? А при том, что разыскиваемый нами автомо­биль с прицепом, разворачивавшийся в кукурузном поле, заехал, ну совсем чуть-чуть, в полоску овса. Эксперты ис­следовали зерна и подтвердили, что на колесах — тот са­мый сорт овса и именно в той самой стадии зрелости, в ка­кой он был B_f момент преступления. Улика сыграла реша­ющую роль: преступник сознался в убийстве.

Но что — зерна... По нынешним временам такой след — очевидность. Криминалистическая наука сегодня подвинулась так далеко, что неопровержимыми доказа­тельствами вины или невиновности могут стать микроско­пические частицы практически любого вещества. Сел пре­ступник на старую скамейку — и прибор обнаруживает на его брюках мельчайшие пылинки облупившейся краски. Соприкоснулся вплотную со своей жертвой — и ворсинки свитера или шерстяной ткани перешли с одежды на одеж­ду. Микропорошинки, въедающиеся в лицо стрелявшего, пыль с серванта, даже запах могут изобличить преступни­ка. Как бы он ни берегся, каким бы хитрым и осторожным он ни был.