Без поцелуя на прощание - [18]

В конце сеанса, в той его части, когда доктор Хэммонд садится за свой стол со скрещенными на груди руками и спрашивает, есть ли у меня вопросы, обычно я закрываю глаза и качаю головой, но сегодня впервые за все время у меня появляется вопрос. Я чувствую себя уверенно, потому что знаю, каков будет ответ. Если врач скажет, что мне нельзя пойти на бал, Эйве придется с этим смириться.

– Это благотворительный вечер. Мы посещаем его уже много лет. Это огромное событие, на которое съезжаются сотни людей, оно проходит в банкетном зале городского отеля, – я внутренне торжествую, преувеличивая количество участников, и жду, что доктор тут же раскритикует эту нелепую затею.

– Кажется, это изысканный вечер, – отвечает доктор Хэммонд.

– Ага, так и есть. Это очень помпезное событие. Ну так и должно быть, ведь туда съезжаются люди со всей страны.

– Прекрасно! – энтузиазм доктора Хэммонда подтверждается хлопком в ладоши. – Думаю, вы отлично проведете время. Не забудьте показать мне фото.

– Прошу прощения? – взвизгиваю я.

– Я рад, что вы прилагаете усилия, чтобы вновь интегрироваться в общество. Это прекрасная идея, Лаура. Вот видите, я же говорил, что мы делаем большие успехи.

– Я и понятия не имела, что дезинтегрирована, – ворчу я, ловя взглядом свое отражение в отполированной до блеска лампе, стоящей на его столе. Растрепанный вид совсем не усиливает мои позиции в споре.

– Вы должны воспользоваться такой возможностью, Лаура, – советует доктор Хэммонд. – Шансом нарядиться и почувствовать себя хорошенькой. Уверен, вы встретите многих старых друзей, которые переживали за вас. Обещаю, вы отлично проведете время.

– Вам не стоит давать обещаний, которые вы не сможете сдержать.

Серьезно? Не понимаю, почему провести вечер в банкетном зале с парой сотен взрослых переносчиков бог знает каких болезней – это отличная идея, а день в компании трехлетки, который может чихнуть, нанесет серьезный урон моему здоровью… Ага, конечно. Иди к черту! Ведь что-то здесь не так, и от этого я начинаю сомневаться в том, искренни ли намерения доктора Хэммонда на самом деле.

Даже несколько часов спустя слова доктора Хэммонда все еще крутятся у меня в голове, и попытки отвлечься и приготовить ужин близки к эпичному провалу. Уронив куриное филе на пол кухни и проехав по нему колесом коляски, я сдалась.

Следующие почти сорок минут превращаются для меня в серьезную тренировку верхней части тела, когда я катаюсь на коляске вперед-назад по коврику у входной двери, чтобы счистить остатки курицы с колеса. Когда уровень моей энергии окончательно падает, я позволяю себе и сверкающим колесам расслабиться перед телевизором.

Я бездельничаю, просматривая повторы своих любимых шоу, и задаюсь вопросом: неужели жизнь диванного овоща – все, что светит мне до конца дней? Удовлетворенная, что получила ежедневную дозу самобичевания чуть раньше, чем обычно, я перехожу к тому, что начинаю бесцельно пялиться в окно. И чаще всего считаю минуты до того момента, как Марк вернется с работы. Он всегда возвращается позже в те дни, когда у меня встречи с доктором. Я считаю, что он наверстывает время, которое потратил утром на то, чтобы отвезти меня туда и обратно, но он никогда в этом не признается, а я никогда не спрашиваю.

Заметив Марка в отдалении, я начинаю смеяться. Я смотрю, как он проходит мимо соседей и спотыкается на дорожке, ведущей к нашему дому. Он несет огромную коробку, и из-за того, как он балансирует с ней, его походка жутко напоминает нечто среднее между Джоном Уэйном и Мистером Бином. Чтобы удержать коробку равномерно, Марк прижимает ее боком к своей груди, отчего ему приходится поднимать подбородок неестественно высоко, чтобы разглядеть дорогу поверх коробки. Под мышкой у него зажат букет красных роз, и я догадываюсь о том, что в хозяйственной сумке, свисающей с его указательного пальца, прячется бутылка шампанского. От волнения мое сердце бьется быстрее. Марк – настоящий романтик, но прошло уже несколько лет с последнего такого широкого жеста. Я быстро разворачиваюсь на коляске обратно к телевизору и притворяюсь спящей. В надежде, что так ему будет проще устроить мне сюрприз, я изо всех сил стараюсь не улыбнуться и не испортить все.

Марк проходит в коридор и ведет себя как обычно. Он кричит в сторону кухни, чтобы сообщить, что он дома, а затем скидывает обувь, прежде чем пройти дальше. Дверь в гостиную, скрипя, открывается, и у меня возникает искушение подглядеть, но я не смею портить интригу. Дверь снова скрипит, и я слышу, как Марк на цыпочках пробирается на кухню.

Я чувствую все большее опустошение по мере того, как жду, жду… и жду. Интересно, может, он готовит мне ужин и планирует удивить меня еще и этим? Надеюсь, нет. Марку нравится считать себя экспертом по кулинарному искусству. Но есть его печально известные макароны с сыром – все равно что слопать блендер. Всякий раз они разжижают содержимое моего желудка.

Я тихонько подкатываюсь к кухне, все время принюхиваясь, и остаюсь довольна тем, что до меня не доносятся сомнительные запахи. Я уже готова открыть дверь и покатиться дальше, когда слышу смех Марка. Он говорит по телефону. Я решаю вернуться в гостиную, чтобы дать ему спокойно поговорить, но тут слышу, что он упоминает мое имя. Любопытство берет верх: я пристраиваю коляску за дверью и прислушиваюсь.