Без обезьяны - [77]

И, наконец, были племена и даже государства, где убийца вождя (князя, царя) автоматически занимал его место.

Хорошие качества — храбрость, мужество, воля. Но разные народы и в разное время по-разному представляли себе доказательства воли и мужества.

Вот в испанских балладах о Сиде оскорблённый врагом старик связывает своим трём сыновьям руки и начинает издеваться над юношами. Двое просят милости, один (в будущем Сид, Сид — это прозвище) угрожает отцу. Отец восхищён третьим, ему доверяет он свою месть. Сид проявил в трудную минуту мужество?

Но в Китае и Японии сочли бы, что именно он оказался трусом, не выдержал испытания. Отцу следовало повиноваться без намёка на сопротивление.

В Европе — и на Руси — издавна поэтизируют сопротивление молодых людей браку по воле родителей. Юноша и девушка проявляют волю и мужество, сопротивляясь деспотизму матери и отца. Отважный Ромео, мужественная Джульетта — близкие и знакомые нам герои. Но даже во многих современных японских романах и фильмах истинно мужественный герой — тот, кто подчиняется в таком случае чужому желанию.

Всадница выпала из седла, застряла ногой в стремени, её волочит взбесившаяся лошадь. Хорошо или плохо оказать ей помощь?

Это совсем не смешной вопрос, потому что если дело происходит, например, в Испании в XVIII веке, а неудачливая всадница — королева, то спасти её — преступление.

Десятки присутствовавших при трагическом происшествии испанцев не сдвинулись с места. Зато два французских офицера отважно бросились на помощь и освободили королевскую ногу от стремени. А потом им пришлось срочно спасаться бегством. Бегство, собственно говоря, дозволили намеренно: не хотелось казнить отважных иностранцев и на дворе стоял просвещённый XVIII век. Буква же закона требовала смерти за прикосновение к ноге королевы.

А на острове Фиджи в прошлом веке по очень похожему поводу съели английского миссионера. К этому времени, собственно, фиджийцы успели почти отказаться от людоедства, и к миссионеру они относились совсем неплохо. Но невежественный англичанин вздумал из чистой любезности причесать своей гребёнкой местного вождя. Между тем волосы вождя были табу — запретны — для чьего бы то ни было прикосновения. Нарушитель табу подлежал смерти и съедению...

Плюнуть в лицо — смертельное оскорбление. Но есть (вернее, были) племена, у которых такой плевок служил приветствием. Вы оскорбите хозяина, не сняв шапку в московской комнате, но упаси вас аллах скинуть шапку в доме правоверного мусульманина.

На Борнео есть племя, в котором юноша раньше мог жениться только после того, как убьёт своего первого врага. А у племени тода в Индии, как мы видели, убийство — не просто страшный, несмываемый грех, но невероятное, немыслимое событие.

А вот примеры несравненно менее яркие, зато из жизни, нас окружающей. Хорошо ли подавать руку первым?

Девочка первой подаёт руку мальчику. Мальчик (юноша) должен ждать, пока руку ему подадут. Пустяк, конечно, а всё-таки и тут надо заранее знать, как поступить. Здравый смысл ничем не поможет.

У «хорошо» много форм: человек может поступить правильно, вежливо, деликатно, мудро, отважно, героически. У «плохо» — тоже. Можно сделать ошибку, допустить проступок, совершить преступление.

И в оценке всех поступков, дурных и хороших, мы, по существу, руководствуемся не столько собственным умом и собственным опытом, сколько умом и опытом сотен предшествовавших поколений. Этот опыт сконцентрирован в томах уголовных и гражданских кодексов, в правилах вежливости, в обычаях и привычках. Каждый из нас — тоже средоточие этого опыта, хотим мы этого или нет. И, может быть, совестью называется то, что следит внутри нас за нашим следованием этому многосотлетнему опыту.

МЕРА ГНЕВА

Есть на свете книга, которую чтил даже малопочтительный Остап Бендер. У неё красивое имя — «Уголовный кодекс». В этой книге есть статьи, какие даже самые дотошные историки не отыщут в старинных сводах законов. Потому что до появления на карте мира СССР нигде на планете не было, скажем, социалистической собственности. Но есть в Уголовном кодексе и дополняющих его других юридических установлениях пункты, от которых можно провести длинную-длинную линию в прошлое.

Чтобы далеко не ходить, вспомним наши законы о тунеядцах. Их отправляют подальше от крупных центров, привлекают к принудительному труду... Но ничуть не лучше поступали с тунеядцами во многих городах Древней Греции. Каждый год должны были граждане большинства древнегреческих полисов, городов-государств, сообщать, на какие доходы они живут. А если кто-то не мог дать убедительных объяснений, его изгоняли, лишали гражданских прав. Такого человека подозревали во всяческих преступлениях, его окружало презрение общества, проявлявшееся весьма ощутимо. Мало того, отъявленного бездельника — во всяком случае, так было записано в законе — не спасало от осуждения за лень даже богатство.

Конечно, Афины были рабовладельческим государством. И большая часть их полноправных граждан жила за счёт чудовищной эксплуатации бессловесных рабов. Но почти на каждом полноправном афинянине лежал ряд весьма ответственных общественных обязанностей. Их надлежало выполнять. Кроме того, ему надо было управлять собственным хозяйством и собственными рабами. Постоянно следовало тренироваться и учиться, чтобы быть готовым к войне. Словом, государство следило за тем, чтобы гражданин был занят делом. А если человека трижды уличали в праздности — пусть даже у него были средства к существованию, — то, по законам Солона, его клеймили позором (была у афинян такая любопытная церемония).