Без любви жить нельзя - [7]

Вадим все время говорил, что, если надоест, он вернется к жене. Набравшись смелости, я позвонила его бывшей поинтересоваться, не заберет ли она его обратно?

— Барышня… Как вас зовут? Кажется, Наталья… Наталья, вы не представляете, какую вы оказали услугу, что избавили меня от него, — устало ответила она. — Мы сменили все замки. Ноги его здесь больше не будет!

— А если он захочет разменять вашу квартиру?

— Он? Никогда он этого не сделает. Всего вам хорошего. — И в трубке загудело.

После звонка меня одолела изматывающая душу рефлексия — бесконечное пережевывание произошедшей с Вадимом встречи и ее последствий: где я сделала ошибку, можно ли было поступить по-другому, что теперь делать, ведь случайного ничего нет? Что-то я должна понять, чего совершенно не понимала. Встреча, конечно, злосчастная, но ведь она подтолкнула человека к крещению, открыла путь ко спасению, надо проявить к заблудшему христианскую любовь и самой научиться любить не за что-то, а несмотря ни на что… Видимо, теперь он — мой крест. Надо венчаться, уговаривала я себя. Но потом вдруг обнаруживалась какая-нибудь мелочь, например, что пока я была в гимназии, Вадим съел жареную курицу, которая была рассчитана на три дня. Он оправдывался тем, что «был голоден и не заметил, как съел». Но чтобы купить еще курицу, надо было простоять в очереди три часа, а в очередях Вадим не стоял принципиально, потому что «ненавидел коммунистическую власть», которая как раз в тот период начала рушиться… Нет, никакого венчания!

О моем самокопании он, думаю, даже не подозревал. Заметив, что мое раздражение начинает выплескивается через край, он становился человечнее. Мог раздобыть денег и привезти с овощной базы мешок картошки… смешно! Или на последние деньги купить букет роз — несмешно.

Теперь он рыскал по Москве в погоне за книгами православных издательств, которые впервые после революции стали возникать на отечественной почве. Вадик читал их так же запойно, как прежде по профилю своих исследований — квантовой физике и, например, философии науки.

— Наташик, хочу всё знать, — радовался он. — Какого богатства духа мы были лишены. Чувствую себя первооткрывателем!

Я тоже впервые читала эти книги — ласточки духовного русского возрождения: Добротолюбие, жития святых, писания Святых Отцов, но первооткрывателем себя не чувствовала. Наоборот, то, о чем они писали — о душе, о страстях, о борьбе с ними, об истинной радости и настоящем горе, — не казалось мне непонятным и чужим, но родным и близким. Радостью было сознавать, что мои представления об этих духовных величинах были скорее верны, чем неверны. Откуда взялось это сердечное понимание слов святых и сопереживание их опыту, удивлялась я, если из всего «духовного» мы «проходили» «научный коммунизм», марксистско-ленинскую философию и какую-то там диалектику — даже во ВГИКе. Плюс мы, вгиковские студенты, насмотрелись в Госфильмофонде разных зарубежных фильмов, которые для советского зрителя были табу. Более всего привлекала нас тогда романтизация одиночной криминальной борьбы с буржуазным государством: «Бонни и Клайд», «На последнем дыхании» и поэтизация обычной порнухи: «Последнее танго в Париже», «Эммануэль»… Всё это вскоре в примитивном виде хлынуло на наши экраны.

«Душа по природе своей христианка», — прочла я у Тертуллиана. И сродное, конечно, тянется к сродному… Слава Богу, что жажда святыни не совсем погибла в моей душе…

Но зачем Бог столкнул меня с Вадиком, чужим для моей души человеком. Оказалось, что мы с ним были совершенно разные люди — перпендикулярные во всем, но я не могла никак избавиться от его присутствия в моем доме. Он опутал меня какой-то паутиной, в которую я угодила, словно муха. Священники из нашего храма благословляли «дружеское» сожительство, им тоже трудно было разобраться в происходящем — все мы были тогда молоды и неопытны… особенно духовно.

Пришлось самой учиться молитве. Множество раз просила я: «Господи, избави меня от него! Откуда взялся на мою голову, помоги, вцепился в меня, как клещ… Я же умру. Избавь, помоги, защити от этой силы бесовской».

Ожесточение за несколько месяцев дошло, кажется, до предела. Я, интеллигентная барышня, начала драться с Вадимом — даже не подозревала, что способна на это. Обычно поводом к рукоприкладству был мой крик души: «Уходи», на что он отвечал: «Сама приютила. Отец N велел меня терпеть». Впрочем, и Вадим, старший научный сотрудник Академии наук, не без удовольствия распускал руки.

Однажды в тяжелом молчании сидели мы за обеденным столом на кухне — друг против друга. Без раздражения я не могла слышать звука его голоса. Вдруг Вадим начал делиться своими восторгами от только что прочитанной книги Дионисия Ареопагита «О Небесной иерархии».

— Тебе нужно ее обязательно прочесть, Наташик. Так долго ее искал… Это учение о девяти чинах небесных существ, от Серафимов до Ангелов. Что-то хлеб черствый, нет другого?

Я заткнула уши, но Вадим продолжал что-то говорить. Тогда я, как разворачивающаяся пружина, вскочила с табуретки и выброшенными вперед руками уже была готова вцепиться через стол в его волосы.