Без любви жить нельзя - [48]

— Нет, постучала.

— А меня кто-то окликнул: сразу сердце в пятки. Ну, думаю, это ты уже с того света…

— Больше в лес не пойду!

— Ты? — засмеялась Ольга Ивановна. — Завтра побежишь. Тебя разве удержишь! Теперь знаешь, как дорогу домой искать…

— Ой, лучше не надо… — зажмурилась я.

— Наперед не загадаешь, лучше или хуже… Ну иди спать-то, завтра расскажешь.

Действительно, мысль, что в лес больше не смогу ходить, не давала покоя. Назавтра я отлеживалась, а через день — с утречка побежала, осенний слой белых пошел. В жизни нет случайностей — это само по себе чудо. Для чего-то Господь попустил мне заблудиться — не ради же того, чтобы внушить страх перед лесом. Нет… Так собираются крупицы духовного и молитвенного опыта. Только преодолевая жизненные испытания и побеждая искушения, можно этот опыт приобрести. Даже в таком малом деле, как поход за грибами.

А цитата праведного Иоанна Кронштадтского дословно звучит так: «На молитве всегда твердо верь и помни, что каждая мысль твоя и каждое слово твое могут, несомненно, могут быть делом».

Сны Ольги Ивановны

Соль земли

Ольга Ивановна была старожилом нашего теперь уже дачного поселка, в котором жила с юности, считай, более полувека. Она срослась с этим местом и очень любила его. Ее цепкая память хранила огромное количество житейских историй — не верится, что она никуда не выезжала за пределы Березова. Вся ее тяжелая жизнь трудящегося человека состояла из событий местного масштаба — бед и радостей двух-трех сотен людей, которые так же, как и она, редко покидали свои дома. Ольга Ивановна очень переживала, что на ее глазах история поселка становится никому ненужной и неинтересной — даже выросшим здесь детям и внукам местных старожилов. И память о живших в поселке людях исчезает, будто и не жили вовсе. Однажды завели мы опять на эту тему разговор.

— ОльгИванна, это естественный процесс, — я взялась объяснять по-научному. — Целые цивилизации исчезали, кто о них теперь помнит? Торф выбрали, работы больше нет. Старожилы в поселке, можно сказать, вымирают, их дома покупают дачники. Кому-то и по наследству они достаются, но все равно — дачникам, которые приезжают только на лето. Будут тут они историей с географией заниматься…

Мы сидели на ее кухне-веранде. Как всегда, всё у нее было чистенько и аккуратно. Ольга Ивановна любила, чтобы и в мыслях зло и добро были распознаны, препарированы и разложены в голове по полочкам. Она разлила чай по чашкам, а к чаю по обычаю выложила на стол все, чем была богата.

— Вот слушай, — наконец сказала, начав немного издалека, — у нас, когда дедушка какой-нибудь умирал, да в старости, говорили — хорошую жизнь прожил. И это была правда — как перед Богом. Потому что вся его жизнь на глазах прошла: людей уважал, трудился, ни с кем не ссорился. Внуков вон вырастил, а то и правнуков. Посмотрим, говорили, как они — в деда ли пойдут? А внуки сейчас про такого деда и знать не хотят. Приехали незнамо откуда, огородили железным забором дедов дом и зажили, ни с кем не знаясь. Думают, что если сортир у них в деревне теплый и антенна десять метров, так умнее нас, стариков… Мне тут правнучка заявила, что я пережиток прошлого…

— Что это вдруг? — засмеялась я от такого неожиданного заявления. — Круто!

— Спроси у нее! — расстроилась Ольга Ивановна. — Потому что в пятнадцать лет — уже звезда. Так и говорит: я — звезда. Звезданулась девка. Заблудились они в городе: одни дома вокруг, а людей нет… Звезды только остались.

— Да не в этом дело: в городе ли, в деревне жить. В Бога люди не верят и поэтому не стыдятся ни-че-го. Удобно так жить. Захотел — нахамил, захотел — на соседские сотки забор свой передвинул, захотел — родительского наследства лишил, захотел — всю ночь песни горланю. Настроение такое — и весь поселок не спит!

— Я ж говорю: одни звезды кругом … — согласилась Ольга Ивановна. — А звезда что: чиркнула огнем по небу и сгорела совсем…

— Это метеориты.

— Вот именно. Даже не звезды, а обломки какие-то, — жестко сказала Ольга Ивановна как будто и не мне, а своей правнучке. Очень она за нее переживала. — А знаешь, за что Верушка меня обозвала пережитком? Я ей свой сон рассказала.

— Сон? Понятно тогда, — ответила я, но все же поинтересовалась.

— Новый, что ли, сон?

— Да… такой… как ты говоришь, привет с того света…

У Ольги Ивановны вдруг увлажнились глаза, вот-вот заплачет. Она вытерла их краем головного платка, отошла, зажгла газ, поставила на плитку остывший чайник. А когда вернулась на место, глаза ее снова стали ясными, а лицо как-то размякло, подобрело.

— Такой сон… не привет, а бальзам с того света… Подружку вспомнила. Вот они не понимают, которые неверующие, что живы усопшие, да?

— Не докажешь! — согласилась я.

— Ну, слушай теперь про сон. Я ведь за всех умерших в поселке молюсь… по утрам-то. Человек триста поминаю.

— Так… — удивилась я. — Об этом подвиге еще не слыхала.

— Да какой подвиг! — отмахнулась Ольга Ивановна.

— Как же вы их вспоминаете, по синодику, что ли?

— По чему?

— Они у вас записаны где-то?

— Да нет, — задумчиво ответила она, вглядываясь в уличное окно, перед которым мы и сидели. Занавеску потрогала, головой покачала, потом, находясь под каким-то сильным впечатлением, твердо сказала: — Вот сюда прям глянула.