Без иллюзий - [120]

Я деликатно промолчал. Отношения Геббельса и рейхсляйтера Розенберга точнее всего характеризовались словами «как кошка с собакой». Это была не привычная и обыденная вялая внутрипартийная грызня, а полнейшее взаимное неприятие, граничащее с плохо скрываемой жаждой физического уничтожения оппонента. Утихомиривал их только Гитлер, заставляя вести себя в рамках пристойности.

— Позвольте вам не поверить, — продолжал тараторить доктор Геббельс. Он, когда взволнован, говорит неимоверно быстро. Так в нем проявляется тщательно скрываемая холерическая эмоциональность натуры. Никакого сравнения с идеальной дикцией и холодным спокойствием публичных выступлений. — Вы же осознаете, должны, обязаны осознавать, что идеалы национал-социалистической революции нивелированы этой омерзительной кликой, дискредитирующей фюрера в глазах народа!..

Монолог продолжался до самого звонка к следующему действию и произвел на меня неоднозначное впечатление — вроде бы никакой крамолы, вполне обоснованное возмущение творящимися безобразиями, невозможностью воздействовать на проворовавшихся «партмещан» законными методами, ложью, вводящей в заблуждение нацию и фюрера.

Однако я вновь почувствовал то же двойное дно, о котором упоминал Мильх касательно обергруппенфюрера Гейдриха. Контекст, правда, был совершенно иной. Геббельс косвенно давал понять, что мы с ним люди одного склада, беззаветные трудяги во благо отечества, тогда как большинство прочих — человеческий мусор, вынесенный на поверхность прибоем революции.

Набивается в союзники? Против кого? По большому счету мы и прежде-то поддерживали ровные и едва ли не дружеские отношения, хотя бы потому, что в сферу политическую я не влезал, а получив министерский портфель, ограничился только прямым своим делом: производством всего, что стреляет, взрывается, бомбардирует, торпедирует или, на худой конец, лежит на складах, ожидая своего часа.

Или министр пропаганды догадывается? Мода на собственную «полицию безопасности» в различных ключевых ведомствах появилась давненько, и пускай осведомители Геббельса, Роберта Лея и даже фюрера молодежи Артура Аксмана в подметки не годятся службе РСХА, кое о чем пронюхать они вполне могли. Урывочно, недостоверно, но все-таки…

Нет, исключено. Обвинять Гейдриха можно в чем угодно, кроме непрофессионализма. Безусловно, от недосмотров и просчетов никто не гарантирован, это обязательные издержки. Но обергруппенфюрер отчетливо понимает: если произойдет непоправимое, наилучшим выходом для всех, кто намедни заседал в живописном ванзейском поместье, окажется героическое самоубийство. Для него — в первую очередь.

— Второй акт начинается, — напомнил я доктору Геббельсу. — Всегда был в восторге от арии Царицы Ночи в исполнении госпожи Мюллер.

Рейхсминистр осекся и даже чуть отшатнулся, будто наткнувшись на невидимую стену.

— Вы разве… Разве не поняли, что я хотел сказать?

— Прекрасно понял, — беззастенчиво соврал я. — Мне необходимо обдумать ваши слова.

— Обдумайте, — сказал Геббельс и ушел в свою ложу с самым загадочным видом.

Все-таки что он имел в виду?

После спектакля мы с Маргарет поужинали в ресторане «Хорхер», где обычно собиралась берлинская архитектурная братия, затем вернулись домой. Я сделал несколько телефонных звонков коллегам относительно завтрашнего совещания по теме создания стратегического запаса легирующих материалов с учетом поставок с Балкан, из Турции, Никополя, Финляндии и Северной Норвегии. Отошел ко сну.

Понедельник 2 ноября ничем не отличался от прочих насыщенных рабочих дней. Документы на подпись, деловые встречи, поездка на завод концерна «Даймлер-Бенц АГ», разговор с членом совета директоров Отто Хоппе. Как обычно, в министерстве я провел больше двенадцати часов, вернувшись в Шлахтензее, когда давно стемнело. Осведомился у жены, поступали ли телефонные звонки. Да, из отдела по снабжению продовольствием — завтра должны привезти заказанные продукты. Больше ничего.

С утра вторника я изо всех сил убеждал себя, что ничего особенного произойти не должно. Всё хорошо. Ознакомился с дневным графиком и списком записавшихся на прием. Раз в два часа устраивал себе короткий перерыв — в кабинете была обязательная радиоточка, которую я прежде никогда не использовал, но тут попросил секретаря раздобыть где-нибудь небольшой репродуктор. Послушал берлинское и мюнхенское вещание. Музыкальные программы, новости, фронтовые сводки.

В шесть вечера я с колоссальным трудом подавил искушение потребовать соединить с Отто Олендорфом — при необходимости я всегда говорил с руководителем Третьего управления напрямую, по линии спецсвязи СД. Телефонный аппарат, связывающий с Принц-Альбрехтштрассе, был одним из четырех, стоящих на моем столе — министерский коммутатор, рейхсканцелярия, ОКВ, РСХА.

«Никакой самодеятельности, — я осторожно положил трубку обратно на рычажки. — Ждать, ждать».

Семичасовой выпуск новостей по радио оригинальностью не отличался: доблестная Шестая армия сражается на Волге, у русских отбита высота такая-то, ожесточенные схватки в северной части Сталинграда. Африканский корпус Роммеля героически сопротивляется британским силам в районе Эль-Аламейна. Денежная реформа в Бразилии. Театральный фестиваль в Париже.