Без дна - [87]

Обвинитель жестом прекратил разговоры, остановил плач.

Он сказал, что преступления «ясны и не вызывают сомнения», доказательства неопровержимы, и суд теперь может, следуя голосу совести, покарать виновного. В заключение обвинитель попросил определить день, когда объявят приговор. Трибунал постановил, что судебное решение будет оглашено послезавтра.

В этот день духовный судья Нантского округа Жак де Пенткетдик зачитал один за другим два приговора. Первый — епископа и инквизитора, касавшийся преступлений, подпадавших под их общую юрисдикцию, начинался так:

«Призывая святое имя Христа, мы, Жан, епископ Нантский, и брат Жан Блуэн, бакалавр теологии из ордена братьев-проповедников, уполномоченный иквизитором бороться с ересью в Нанте и Нантском округе, на заседании трибунала, обращаясь взором к одному только Богу…»

Далее следовало перечисление преступлений, после которого был зачитан приговор:

«Мы приходим к решению, провозглашаем и заявляем, что ты, Жиль де Рэ, вызванный на наш суд, постыдно виновен в ереси, вероотступничестве, общении с демонами и за эти преступления ты подвергаешься отлучению от Церкви и всем другим карам, предусмотренным каноническим правом».

Второй приговор, вынесенный одним только епископом, касался содомии, святотатства, нарушения неприкосновенности Церкви — преступлений, которые входили в его компетенцию. В этом приговоре делалось аналогичное заключение и почти в тех же выражениях назначалось то же самое наказание.

Опустив голову, Жиль слушал судебные решения. После оглашения приговора епископ и инквизитор обратились к нему со словами: «Желаете ли вы теперь, отрекшись от своих заблуждений, заклинаний демонов и других злодеяний, вернуться в лоно матери нашей, Церкви?»

После настоятельных просьб маршала они сняли с него отлучение и допустили к причастию. Божье правосудие было удовлетворено, преступление признано и наказано, но искуплено покаянием. Теперь настал черед человеческого суда.

Епископ и инквизитор передали преступника гражданскому суду, который за похищения и убийства детей приговорил Жиля де Рэ к смертной казни с конфискацией имущества. Прелати и других его сообщников приговорили к смерти через повешение или сожжение заживо.

«Благодарите Господа, — воскликнул Пьер де Л’Опиталь, председательствовавший на гражданских слушаниях, — что вам суждено умереть в покаянии после совершения таких ужасных преступлений!»

Он мог этого уже не говорить.

Жиль ждал теперь казни без всякого страха. Он лишь смиренно взывал к Господнему милосердию, всеми силами стремился к земному искуплению костром, лишь бы откупиться от адского пламени после смерти.

Вдали от своих замков, в темнице, один, он открыл в себе поистине чудовищную клоаку, которую так долго питали сточные воды боен в Тиффоже и Машкуле. Рыдая, бродил маршал по берегам своей души, отчаявшись когда-нибудь остановить потоки этой ужасной грязи. Но вдруг его осенила благодать, он закричал от ужаса и радости, и его душа неожиданно преобразилась. Жиль омыл ее слезами, высушил в огне нескончаемых молитв, в пламени безудержных порывов к свету. Палач-содомит отрекся от самого себя, и вновь явился соратник Жанны д’Арк, вдохновенный мистик, чья душа устремлялась к Богу, шепча слова умиления и обливаясь слезами.

Потом Жиль вспомнил о своих друзьях и захотел, чтобы они тоже приобщились к благодати перед смертью. Он испросил позволения у Нантского епископа, чтобы их казнили не раньше и не позже, а в одно время с ним. Жиль молил об этом — ведь больше всех виноват он, он и должен убедить их в возможности спасения, поддержать, когда они взойдут на костер.

И Жан де Малеструа снизошел к его просьбе…

«Поразительно, что…» — Дюрталь отложил ручку, чтобы закурить.

И тут в дверь тихо позвонили. Вошла госпожа Шантелув, сразу предупредив, что заглянула на минутку — внизу ее ждет экипаж.

— Церемония состоится сегодня вечером, — сказала она. — Я заеду за вами в девять. Но сначала напишите письмо в таких примерно выражениях. — И Гиацинта подала ему лист бумаги, который Дюрталь тут же развернул и прочел:

«Все, что я сказал и написал о черной мессе, о священнике, отслужившем ее, о месте, где она якобы состоялась и где я якобы присутствовал, о людях, которые там якобы находились, — чистая выдумка. Утверждаю, что все это я придумал, а значит, ничего подобного на самом деле не было».

— Это писал Докр? — спросил он, глядя на убористый почерк, в остром, угловатом рисунке которого таилось что-то хищное, угрожающее.

— Да. Кроме того, он настаивает, чтобы это недатированное заявление было адресовано в виде письма человеку, который обратится к вам с соответствующим вопросом.

— Похоже, ваш каноник мне не доверяет.

— Еще бы! Вы ведь пишете книги!

— Не лежит у меня душа такое подписывать, — пробормотал Дюрталь. — А если я откажусь?

— Тогда не видать вам черной мессы.

Любопытство все же взяло верх. Он составил и подписал письмо, и госпожа Шантелув спрятала его в свой ридикюль.

— И где все это произойдет?

— На улице Оливье-де-Сер.

— А где она находится?

— Чуть выше улицы Вожирар.

— Докр там живет?

— Нет, это частный дом, принадлежащий одному из его друзей. А теперь, если вы не против, я убегаю; отложим ваши вопросы до следующего раза, я очень спешу. К девяти будьте готовы.