Без дна - [62]

Скольких детей он растлил и растерзал? Жиль и сам сбился бы со счета, так много было совершено насилий и убийств! В документах того времени упоминается от шестисот до восьмисот жертв, однако эта цифра, по-видимому, не точна — она явно занижена. Обезлюдели целые области, в деревушке Тиффож и в Де-ля-Сузе мальчики перевелись напрочь, в Шамтосе подвал одной из башен был усеян трупами; свидетель, назвавшийся на допросе Гийомом Илере, заявил, что «некий Дю Жарден якобы рассказывал, будто видел в вышеназванном замке большую винную бочку, доверху забитую загубленными отроками».

Следы кровавых злодеяний сохранились до наших дней. Два года назад в Тиффоже один врач обнаружил подземную тюрьму, откуда извлекли множество черепов и костей.

Да ведь и сам Жиль сознался, что устраивал человеческие жертвоприношения, а его друзья сообщили кошмарные подробности.

Под вечер, когда чувства притуплялись от обильных возлияний и сочной дичи, Жиль с друзьями уединялся в отдаленной комнате замка. Туда из подземелья приводили маленьких мальчиков, их раздевали, затыкали рот кляпом… Удовлетворив свою похоть, маршал принимался кромсать их большим кинжалом, с наслаждением отрезая кусок за куском. Иногда он вскрывал им грудь и втягивал в себя воздух из легких; вспарывал животы, обнюхивал содержимое, растягивал руками рану и усаживался сверху. Погрузив свой детородный орган во влажную кучу теплых внутренностей, он смотрел через плечо, наслаждаясь предсмертными судорогами, мучительной агонией ребенка. На суде Жиль де Рэ сознался: «Душа моя изнемогала от наслаждения при виде человеческих страданий, слез, страха, крови».

Но вот и содомские оргии набивают ему оскомину. Еще неопубликованный отрывок из протоколов процесса сообщает: «Вышеозначенный сир ублажал непотребную свою похоть с мальчиками, иногда с девочками, с коими он соединялся через живот, утверждая, что так приятнее и проще, нежели следовать природе». Потом он медленно перепиливал им горло, расчленял еще трепещущее тело, а труп, белье, одежду клали в очаг, набитый дровами и сухой листвой, и предавали огню, пепел же сбрасывали в отхожее место, развеивали с вершины башни или высыпали в рвы с водой.

Вскоре маршал совсем обезумел. Если раньше он удовлетворял свою неистовую страсть, насилуя живых или умирающих детей, то теперь ему надоело растлевать агонизирующую в его руках плоть — его потянуло к мертвым.

Пылкий эстет в душе, Жиль с безумными криками покрывал поцелуями коченеющие руки и ноги своих жертв, восхищаясь их совершенством. Он учредил конкурс могильной красоты, и когда одна из отрезанных голов завоевывала первое место, поднимал ее за волосы и жадно целовал в холодные уста.

На несколько месяцев ему пришелся по вкусу вампиризм. Этот восторженный некрофил осквернял мертвых детей, топя свою пламенеющую похоть в кровавой прохладе склепов, а однажды, когда под рукой уже не оказалось детей, он дошел до того, что вспорол живот беременной женщины и овладел плодом. После таких чудовищных оргий он валился с ног, проваливаясь в глубочайший сон, странное патологическое беспамятство, похожее на летаргию, — интересно, что в такое же бессознательное состояние четыре века спустя погружался после осквернения могил сержант Бертран.^{53}

Беспробудный сон — одна из известных стадий пока мало изученного вампиризма. Да, конечно, Жиль де Рэ был сексуальным маньяком, виртуозным мучителем и убийцей, и все же он отличался от самых закоренелых преступников, от самых исступленных садистов одной ужасной особенностью, выходящей, как кажется, за рамки человеческого разумения.

Когда же ему прискучили и эти кошмарные наслаждения, он привнес в них еще более редкостный порок. Жиль уже не ограничивался расчетливой жестокостью дикого зверя, с радостью терзающего свою жертву, его свирепость, пресытившись сферой материального, выплеснулась в духовную сферу. Жиль жаждал наслаждаться страданиями не только плоти своих жертв, но и их души, ему хотелось заставить ребенка страдать не столько от физической муки, сколько от муки душевной. С истинно сатанинской изобретательностью он измывался над благодарностью, глумился над привязанностью, кощунственно надругался над любовью. В единый миг он преступил границу человеческого порока и достиг самых темных глубин Зла.

Вот что он придумал.

Несчастного ребенка приводили в комнату, и Бриквиль, Прелати и Силле вешали его на вбитый в стену крюк. Когда мальчик уже начинал задыхаться, Жиль приказывал спустить его и развязать веревки. Он ласково сажал мальчика на колени, ободрял, гладил, нежил, утирал слезы, говорил, кивая на своих сообщников: «Это плохие дяди, но видишь, они меня слушаются, не бойся, я спасу тебя и передам маме». И когда дитя, вне себя от радости, с любовью обнимало его, он одним ударом остро отточенного ножа надсекал ему шею. Застигнутый врасплох коварным ударом, малютка, по выражению Жиля, «обмирал», еще не понимая, что происходит, а его наполовину отрезанная голова, заливаясь кровью, уже бессильно падала на грудь, и вот тогда циничный убийца сдавливал тело, переворачивал и с диким рыком насиловал ребенка.